Иосиф Линдер - Загадка для Гиммлера. Офицеры СМЕРШ в Абвере и СД

В ноябре 1942 года группа капитана Ланге была ликвидирована органами МГБ. Самому Ланге, а также Загоруйко и нескольким диверсантам удалось прорваться за линию фронта и возвратиться в расположение гитлеровских войск.

При задержании особо опасен. В совершенстве владеет всеми видами холодного и огнестрельного оружия, а также приемами японской борьбы джиу-джитсу. Одинаково стреляет с обеих рук.

Приметы: рост выше среднего, телосложение крепкое, лицо овальное, нос прямой с горбинкой, волосы русые с зачесом на правый пробор, в разговоре картавит.

Особые приметы: на кисти левой руки имеется татуировка из трех букв — З, В, А.

По имеющейся оперативной информации продвижение диверсионной группы к Туапсе будет проходить по маршруту: Краснодар — Горячий Ключ — Хадыженская — Индюк.

Исходя из особой опасности группы, требую не допустить прорыва диверсантов на объекты и принять все меры к их розыску и ликвидации.

Специальный оперативно-боевой отряд военной контрразведки Закавказского фронта, усиленный бойцами из комендатуры туапсинского гарнизона, перед рассветом был срочно поднят по команде «В ружье». В считанные минуты разведчики-боевики, радисты и командиры поисковых групп заняли места в кузовах видавших виды полуторок и с обычным боевым нетерпением, многократно по привычке перепроверяя боевой комплект, ждали команды на марш. Служба в Особом отделе приучила их не задавать лишних вопросов и полностью полагаться на приказы своих начальников. Длительное, а временами казалось — просто бесконечное ожидание, внезапные тревоги, стремительные ночные рейды и засады, ожесточенные рукопашные и перестрелки с диверсантами из Абвера или альпийскими стрелками из разведподразделений горного батальона «Эдельвейс» для бойцов спецотряда «Шторм» и его командира, бывшего морского разведчика капитана Александра Дроздова, давно стали привычным и практически родным делом.

Опытный розыскник, имевший на личном счету не одно задержание матерых гитлеровских агентов, Дроздов за два года войны побывал в стольких переделках, что за глаза солдатская молва окрестила его Заговоренным. Под стать командиру были и подчиненные — известные и не очень спортсмены довоенной поры: борцы и боксеры, тяжелоатлеты и легкоатлеты-многоборцы, гимнасты и акробаты, альпинисты и стрелки, — они понимали его с полуслова и готовы были идти за своим командиром хоть в огонь, хоть в воду. Не раз смотревшие смерти в глаза, знающие себе цену, разведчики не робели перед начальством и, когда надо, за словом в карман не лезли. Несмотря на это, начальник Особого отдела Закавказского фронта Николай Рухадзе ценил их и предпочитал без особой нужды не вмешиваться по мелочам в службу отряда, предоставив полное право самому Дроздову разбираться в премудростях внутренней расстановки кадров и руководить этой беззаветно преданной Родине командой отчаянных сорвиголов.

Но сегодня Рухадзе изменил своим привычкам, и инструктаж затянулся. В его рубленых фразах время от времени проскальзывали человеческие нотки. Дроздов плотнее прижал телефонную трубку к уху и внимательно ловил каждое слово. Задача, которую ставил перед ним начальник, не допускала никаких «но». Накануне предстоящего наступления частей Закавказского фронта любая удавшаяся диверсия гитлеровских агентов на нефтехранилищах могла серьезно повлиять на исход предстоящего сражения на Северном Кавказе. Поэтому Рухадзе скорее просил, чем требовал от Дроздова сделать все возможное и невозможное, но не допустить прорыва диверсантов к Туапсе. Капитан слушал молча, нетерпеливо теребя телефонный шнур. Уголки его губ прятались в маленьких складках, волевое, мужественное лицо с каждой фразой начальства, казалось, все более и более отражало ту ответственность, которая возлагалась на него по защищенной телефонной линии. Его деятельная натура требовала немедленных действий, и, как только Рухадзе закончил инструктаж, он, не теряя ни секунды, вихрем промчался по коридору и выскочил во двор. Цепким взглядом пробежавшись по лицам подчиненных и не встретив ни на одном из них даже тени сомнения, Дроздов дал команду водителям:

— Вперед!

Два грузовика с погашенными фарами, соблюдая светомаскировку, вырвались из ворот базы и устремились к мрачной громаде гор. Капитан, с беспокойством поглядывая на часы, торопил водителя головной машины, чтобы успеть к восходу солнца добраться до межгорной долины и взять под контроль единственную дорогу, ведущую на Гойтхский перевал. Кроме нее оставался еще один рискованный маршрут — труднодоступная, разрушенная камнепадами и лавинами тропа. Уже не одна вражеская группа нашла там свою смерть, но именно труднодоступность маршрута давала повод считать его самым вероятным для выдвижения в намеченный район.

Хотя в последние месяцы гитлеровские диверсанты не появлялись в этом гибельном для них месте, какое-то внутреннее чутье подсказывало Дроздову, что именно там, скорее всего, и следует ожидать появления такого матерого зверя, как Загоруйко. В очередной раз прокручивая про себя слова Рухадзе, капитан понимал, что будь он на месте Загоруйко — лучшего маршрута для диверсионной группы просто не придумать. А его сложность, равно как и провалы других групп, для опытного разведчика — неплохой отвлекающий фактор.

До встречи с Загоруйко, возможно, оставалось каких-то несколько часов, и в предстоящей схватке ни Дроздов, ни его бойцы не имели права на поражение.

Поигрывая желваками на скулах, капитан напряженно вглядывался в ночную мглу, словно пытаясь высмотреть в ней затаившегося врага. По его расчетам, в случае удачного прорыва группы диверсантов через линию фронта она уже могла находиться где-то на подходах к перевалу.

Водителям полуторок передалось жгучее нетерпение командира, и они старались выжать из своих «старушек» все возможное. Деревянные борта машин жалобно потрескивали, изношенные железные внутренности пронзительно взвизгивали, но, тем не менее, полуторки на удивление резво катили вперед, срезая повороты и перелетая через небольшие канавы и промоины. Бойцы в кузовах изредка матюгаясь, подшучивали над манерой вождения известных им шоферов.

Закончилась эта сумасшедшая гонка, когда остались позади одноэтажные пригороды и дорога запетляла вдоль берега непредсказуемой реки Туапсе. После проливных дождей тихая речка превратилась в настоящее чудовище. Клокочущие потоки играючи переворачивали каменные валуны и, как спички, ломали о скалы могучие стволы дубов, с неимоверной скоростью летящие к морю. Через несколько минут рев Туапсе стих, дорога совершила крутой вираж и повела в глубь гор. Справа зияющим темным провалом промелькнула гладкая поверхность нефтяного озера, слева, в тумане, чудовищным миражом возникли и тут же пропали развалины асфальтобетонного завода, после которых начался нудный затяжной подъем по серпантину. Машины медленно и натужно ползли вверх, будто неуклюжие черепахи, застревали в вязкой, податливой жиже из глины, которая после непрерывных дождей длинными липкими языками сползала со склонов гор, проваливались по самое днище в скрытые под водой коварные глубокие промоины. Проклиная фашистов, дрянную погоду и изношенную технику, бойцы отряда, утопая по колено в грязи, изо всех сил упирались в борта полуторок и с традиционным «взяли! еще раз!» буквально на руках выталкивали машины на ровную площадку, а затем снова забирались в кузова, помогая друг другу. На настоящий момент задача была одна — любой ценой пробиться к перевалу. С каждым новым километром это становилось все сложнее и сложнее. Усилился холодный ветер, в момент превратившийся в пронизывающе-хлесткий. Внешне незаметное леденящее дыхание гор скользким панцирем сковало все вокруг. Колеса полуторок вдруг бессильно заскребли по гладкой, как каток, дороге, и бойцам снова пришлось выбираться из кузова и снова толкать машины, удерживая их от сползания к обрыву, чтобы преодолеть очередной подъем. Лишь к рассвету уставший отряд добрался до долины.