Владимир Смирнов - Крик сквозь стекло

Снег с вкрадчивым любопытством возится осторожно вокруг одиноко лежащего в скальных глубоких разломах перевернутого разбитого самолета, с тихим песчаным шорохом ссыпается в его безжизненные обломки — и потому не видно и никому отныне не знать, покоится ли в этих обломках тело пилота, гордо сверкнувший путь которого трагически завершился здесь.

Возможно, его и стоило бы искать — но кто, и как, и где, в какой бездонной подснежной глубине погрузившегося в черный зимний покой полярного мертвого мира может отыскать одинокого человека?

Да и нужно ли его искать — искать, тревожить, вновь мучить? Разве не исполнил он долг, которого на себя не брал, прожив краткую, полную жестокости, любви и исступления жизнь на полной жестокости, любви и исступления земле? Жизнь мучительную и краткую — еще более краткую, чем кратчайший ослепительный миг между рождением и смертью. Меж Рождеством — и Воскресением…

Снег скользяще шуршит в задремавшем ветре вдоль черно-ржавого борта железно вымерзшего громадного судна. Снег сровнял его борта, засыпав все безобразие разгромленной покинутой палубы, всю гнусность следов человечески-животной паники; снег заботливо сгладил проржавевшие опасные трапы, прикрыл мусор и хлам, уничтожил всю гниль и плесень и тщательно спрятал брошенное бессмысленное оружие…

Снег — тончайший и чистый — проникает ощупью всюду. Длинными, искристо мерцающими в колдовском арктическом полусвете дорожками он протянулся на чистом ясно-зеленом линолеуме ходовой рубки от ее настежь распахнутой в ночь и стужу двери к широкому уютно-деревянному штурманскому столу, на котором одиноким символом забвения покоится хрустально промерзшая без живого человеческого тепла куртка: когда-то такая уютная и надежная мягкая летная «канадка».

Значит… Значит, здесь совсем недавно все-таки был человек? Но ведь те двое, упокоенно спящих в самолете, одеты — они, засыпая, пытались укрыться от смертного холода. А разбившийся в скалах самолет своего пилота, безусловно, похоронил под собой — увы, на свете чудес действительно не бывает; бывает лишь правда, одна — на всех…

Но тогда кто же он был, тот пилот? Как он сюда попал — на чем и когда? И почему бросил здесь свою меховую одежду — жизненно необходимую в этой каменно-вымерзшей мертвящей стуже? И куда он ушел? Где его — или тех, кто с ним, — путь?

Может быть, он действительно ушел не один. Тогда шансы его спасения намного выше. Но одинок его путь или нет — храни его Господь. Храни его, храни ушедших с ним — и храни нас всех, возможно, идущих за ним. Всех — усталых, заблудших, ищущих свою дорогу.

Мы идем так давно, Господи. Мы так далеко ушли… Но мы вернемся. Вернемся — к нам. К нам таким, какими нас создавали. В каких верили — вдыхая веру. И какими мы никогда не были. Не сумели. Убоялись. Но какими должны были стать.

Должны.

Значит, станем — с обретением веры.

Станем. Сумеем. Иной дороги — нет.

И уже один из нас узнал, понял, принял — и передал нам:

«Смерть — вовсе не обязательно тот вековечный покой, о котором им когда-то рассказывали. Вот почему эта история неполна и мозаична: серия кратких вспышек, высветивших на миг — без глубины, без перспективы — грозное предзнаменование, контурный образ того, что расе суждено испытать, когда блеснет на мгновение ее грозовая слава…»

СКП — стартовый командный пункт.

«Капка» (жарг.) — спасательный жилет, заполненный растительной ватой (капкой), служащей элементом плавучести и одновременно утеплителем.

Битва за Британию — 16-недельное ожесточенное воздушное сражение осенью 1940 года, в ходе которого английские летчики сорвали «воздушный блицкриг» люфтваффе Геринга.

Curtiss Р-40Е «Warhawk» — американский истребитель, поставляемый по ленд-лизу в Англию и СССР из США.

— Говорят, русские любят водку, Сталина и футбол?

В ВВС США опознавательные знаки (белые звезды) наносятся несимметрично: на левом крыле только сверху, на правом — только снизу.

— Ну и как, старина?

— Что, выясним отношения сразу?

— Привет! Держи, Мак!

БАО — батальон аэродромного обслуживания; ВНОС — воздушное наблюдение, оповещение, связь.

— За нашу общую победу!

— Отличная работа, черт подери…

— Не огорчайся, дружище. Подмоченная репутация уже не раскиснет в холодной воде, когда мы с тобой там окажемся, — и спаси нас тогда Господь…

«Сто девятый» — истребитель «Мессершмитт — 109» (в жаргоне — «худой»).

— Сэнди. Сэнди Мак-Аллен, Маскоги, Оклахома.

— Лейтенант. Доблестные ВВС флота доблестных США. Я угощаю, джентльмены.

— Слушай, лайми, скажи ему… («лайми» — прозвище британских летчиков и моряков, получающих в рационе лимонный сок).

— Пошел к черту.

— Я не лайми, а ты не в Оклахоме. Я — Лэйтон, понял? Капитан Энтони Лэйтон. Офицер Ее Величества…

— Ладно. Тебе лучше знать. Но все равно — скажи ему, что…

— Не могу.

— А тогда какого черта ты тут сидишь?

— А ты?

— Опять верно. Грамотные вы ребята, лайми… За короля, джентльмены, храни его Бог! И за славного парня Делано — Господь уважает президента. И за нашу красотку — Победу!

— Мне сказали, ты с Украины. То мама. Понял? Она — ваша. Ольга.

— Ольга. Да, есть там у вас такой город — Полтава. Она — оттуда. Усек?

— Чем ты их напугал? Чего ты ляпнул, а?!

— Алекс! Эй, Алекс, умоляю — минуту, только минуту! Тут у нас чертовски интересно!

— Ребята, я требую двойное жалованье. И я, пропади все пропадом, хочу выпить. И мне некогда. Но, клянусь Богом…

— Ладно-ладно, не гуди. Держи выпивку — за счет заведения. И скажи ребятам, что моя мать русская. Нет, украинка. В общем, полтавский округ, или как там у них… Ты-то чего пялишься? Ее отец приехал к нам черт-те когда! Но мой старик — стопроцентный добрый американец, фермер, и белый человек… Да, так вот, я хотел…

— Спаси и помилуй меня, грешного. Ребятки, кажется, вы немного рехнулись…

— Эй, все! Я нашел его, я сам его нашел!

— Этот русский, этот парень… Наши матери — Ольги! Они одной Родины! И мы с ним встретились, с моим братом, здесь! Я пью за него, за нашу семью, за наше общее дело!