Геннадий Гончаренко - Годы испытаний. Книга 3. Разгром

Мысленно всегда с вами и вашими солдатами. Ваш Адольф Гитлер».

Начальник штаба 6-й армии генерал-лейтенант Шмидт ушел от Паулюса, и тут же к нему вошел генерал-майор Роске. Он был бледен.

— Господин генерал-полковник, дивизия больше не в состоянии оказывать сопротивление. Русские танки приближаются к универмагу. — Это конец.

— Благодарю вас, Роске, за все. Передайте мою благодарность своим офицерам и солдатам.

Шмидт уже просил Паулюса начать переговоры с представителями Красной Армии. Полковник Адам сидел неподалеку от Паулюса и бросал в открытую печь служебные бумаги, ордена — рыцарские и немецкие кресты.

— Разрешите, господин генерал-полковник,

Паулюс послушно вытянулся на своем матраце и тут же закрыл глаза, будто бы только ждал этого предложения. Адам решил зайти к генералу Роске. На улицах продолжали грохотать бои.

— Что нового, господин генерал? — обратился он, войдя к нему. Генерал был занят уничтожением теперь уже ненужных ему вещей. Он попросил сигарету и закурил сам.

— Совсем близко, в переулке, метрах в пятидесяти, не более, — сказал Роске, — стоит красный танк. Орудия русских нацелены на наши развалины. Я доложил уже об этом Шмидту. Он просил меня сделать все, чтобы русский танк не открывал огня. Иначе нас ждет верная гибель. Шмидт рекомендовал послать к танку переводчика с белым флагом, чтобы начать переговоры о капитуляции. «Я сам, — уверял меня начальник штаба, — позабочусь об этом».

31 января 1943 года. Семь часов утра. Медленно пробуждается хмурый рассвет. Паулюс еще спит. Адам собрался встать с топчана. Уснуть ему так и не удалось за всю ночь. В это время в двери постучались. Паулюс проснулся. Вошел Шмидт. Он подал командующему лист бумаги и сказал:

— Поздравляю вас с производством в фельдмаршалы. Телеграмма пришла только что.

— Должно быть, это приглашение к самоубийству, — сказал Паулюс, — но я не доставлю им этого удовольствия, — и, побледнев, резко встал. Шмидт переждал переживание своего начальника и добавил:

— Вместе с тем я должен доложить вам, господин генерал-фельдмаршал, русские у нашего порога. Они ждут вашего приглашения. — Шмидт сделал шаг назад и открыл дверь. Вошел русский генерал Ласкин с переводчиком и объявил:

— Все, кто находится здесь, военнопленные!

Адам подошел к столу и положил три пистолета.

— Подготовьтесь к отъезду, — сказал Ласкин, — я заберу вас часов в девять. Если хотите, вы можете поехать на своей машине.

Ласкин и переводчик ушли. Адам попросил у Паулюса его солдатскую книжку и вписал в нее последнее звание после «генерал-полковник» — «генерал-фельдмаршал» и скрепил печатью. Ее он тут же бросил в горящую печь.

Полковнику Адаму не терпелось узнать подробности пленения, и он тут же отправился к Роске, который ему рассказал. Шмидт приказал переводчику пойти к командиру советского танка. Переводчик помахал белым флагом и подошел к танку.

— Прекратите огонь! У меня есть для вас чрезвычайно важное дело. Повышение и орден вам обеспечены. Вы можете пойти со мной и взять в плен командующего и штаб 6-й армии.

Генерал Роске задумался. Потом продолжил: «В пять часов сорок пять минут была передана последняя радиограмма: «У порога дверей русский, все уничтожено!» Тут же радиостанция была разбита».

Полковник Адам вернулся в штаб. Все сели в приготовленные немецкие автомашины. В первой Паулюс со Шмидтом и генерал Ласкин с шофером. Во второй полковник Адам со старшим лейтенантом советских войск. В грузовую сели офицеры и солдаты из охраны бывшего штаба 6-й армии.

Когда следовали среди развалин города, полковник Адам смотрел и не верил своим глазам. Он увидел, как самые яростные враги, которые только что истребляли друг друга, мирно объяснялись жестами. Советские солдаты давали немцам хлеб и, улыбаясь, делились махоркой. Для него, как и для офицеров, наблюдавших эту картину, оставалось все непонятным: и эта страна, и ее люди.

Шум боя окончательно затих, и установилась мертвая тишина.

Южный котел больше уже не существовал.

Велика у человека сила привычки не только в обычной жизни, но и на войне. Она дает себя знать на каждом шагу. Привычка— это истина — сродни второй натуре. И никуда и никто не уйдет из-под власти ее незримых законов. Если говорить о прошлом воинов дивизии Бурунова, Да и только ли воинов этого соединения, это в прошлом почти все они имели самые различные мирные профессии. Но за время сталинградских боев, сами не зная и не ведая, превратились в одержимых воинов, желающих помериться с врагом военной силой. Одни воевали здесь с первых дней — почти полгода, а некоторые пришли с последним пополнением — два месяца назад, в канун наступления, но всех их объединяло единое чувство ненависти к врагу, и все они были пропитаны духом воинственности, приняв его на вооружение для себя как главную черту своего характера, как главную цель своей жизни.

Но вот уже прошла неделя, как в донских степях, под Сталинградом и в его окрестностях, да и на Волге, стояла мертвая до глухоты тишина. Немецкие войска были окончательно разгромлены, повержены их укрепления, разрушены и уничтожены позиции, а оставшаяся техника застыла неподвижной грудой мертвого металла на дорогах и полях. Впервые за долгие месяцы битвы она никому больше не угрожала. А те, кому она принадлежала, кто направлял ее смертоносную силу, змеехвостыми колоннами пленных плелись уже далеко от Сталинграда, в пункты последнего назначения — лагеря военнопленных.

В эти очень уж непривычные для сталинградцев дни все — от бойца до командира любого ранга — тяготились вдруг внезапно пришедшей тишиной и окончанием войны там, где сражались долгие годы и ночи, кто здесь не единожды пролил свою кровь, вспоминали с горечью и тех, кто на этой земле отдал свою жизнь. По-прежнему, как и во времена боевой страды, наши воины, когда спали, ходили во сне в атаку, поминая святое имя Родины-матери. По ночам многие нередко вскакивали сонные и били кулаками своих ни в чем не повинных рядом лежащих товарищей. А спящие стонали от боли когда-то полученных ран. По-прежнему солдаты проявляли жадность к пище и могли спать беспробудно по нескольку суток кряду, не в силах избавиться от сохранившегося чувства постоянной переутомленности. Командиры болели тяжелой фронтовой болезнью — боевая напряженность. Они водили в атаки и отбивали контратаки во сне, командуя только им известными войсками и людьми, которые уже подчинены другим, и даже теми, которых уже не было в живых.

Казалось бы, людям, испытавшим все тяготы войны, пережившим небывалые лишения, теперь только спать да набираться сил. Но они не в состоянии были справиться сами с собой и продолжали прежнюю боевую жизнь, подчиняясь силе и законам фронтовой инерции. Как ни странно, но многие приходили с просьбами поручить им какое-либо боевое задание. А какое можно было дать им задание, если фронт отодвинулся от Волги на несколько километров, а они получили право на короткий отдых до того, когда снова начнут формировать их в новые полки и дивизии. Пока не кончалась война здесь для одной профессии — саперов. Они еще долгие годы будут иметь боевые задания.