Збигнев Сафьян - Потом наступит тишина

Староста снова влез на балюстраду, встал рядом с Котвой:

— Будем выбирать делегатов. Люди, тише, называйте фамилии!

Толпа шумела и волновалась, но кандидатуры никто не называл. Стоявший рядом с Маченгой невысокого роста батрак вынул из кармана кисет с табаком.

— Нечего спешить, — шепнул он соседу.

— Старый Климчак, — объявил староста.

— Пусть будет! — выкрикнули из толпы.

— Собчак.

— Мужик с головой и непьющий.

— Когда мало подносят, то не пьет, — засмеялся кто-то.

Женщины захихикали, приложив к глазам кончики платков.

— Калесяк Болек.

— Да что же это такое?! — гаркнул вдруг кто-то во весь голос. — Одни деревенские!

— Из батраков тоже надо, они что, не люди или земли им не положено?

К балюстраде подошел полный мужчина в надвинутом на самый лоб картузе.

— Мужики! — крикнул он. — Здесь надо по-хозяйски, с умом… Ведь будем делить не какую-то паршивую землю, а землю самого папа Леманьского, который, я не стыжусь это сказать, хозяйничал толково и с выгодой для себя. Поэтому надо, значит, выбирать людей с опытом, которые нашу работу знают, с молодых лет сидят на своей земле. А батраки пусть не боятся, мы их не обидим…

— Слезай оттуда… тебе все мало… только бы хапать и хапать…

— Тихо, люди, он правильно говорит, а вы, батраки, не мешайте…

— Какая это справедливость! — кричал кто-то тонким голосом. — Мы здесь живем с деда-прадеда, а эти притащились сюда бог знает откуда — и уже подавай им землю…

На дворе становилось все темнее, небо, вначале бледное, мрачнело, зажглись первые звезды. Подпоручник Котва, подняв руку вверх, безуспешно пытался перекричать расшумевшуюся толпу:

— Народная власть хочет делить землю справедливо!.. Люди, успокойтесь, пусть батраки называют своих кандидатов!

Уже несколько человек пробирались сквозь толпу к балюстраде, стоявший рядом с Маченгой мужик затоптал окурок и тоже начал протискиваться вперед, энергично работая локтями. Кто-то толкнул Михала, кто-то, проходя мимо него, заглянул ему в лицо. Батраки, подумал Михал, тоже должны получить землю. Кому она не нужна. Он снова поискал глазами Марию; она, жестикулируя и кивая головой, разговаривала с бабами, платок свалился с наспех причесанных волос на плечи.

— Кобулу от батраков!

— Не хотим Кобулу, еще года нет, как пришел…

— Люди, погодите. Праздник-то какой — землю делим, а вы все свое! Пусть батраки…

Вдруг мужик умолк. Воцарилась необычная тишина, Маченга посмотрел на толпу, на головы собравшихся, которые, будто почки огромных растений, колыхались от ветра, потом обернулся и увидел на фоне темного неба взметнувшееся над верхушками деревьев парка яркое багровое пламя.

— Горим!

— Бараки горят!

— Боже мой, люди, спасайте!

Крики женщин заглушили сразу все, толпа на минуту застыла и вдруг бросилась бежать по главной аллее, топча газоны и клумбы, продираясь через кусты. Никто больше не слушал старосту, который призывал мужчин сбегать в деревню за насосом, затерялся в общей суматохе и голос Котвы, отдающего распоряжения:

— Первый взвод, ко мне! Олевич, — кричал Котва, — где ваши караулы?! Собрать всех сюда! Два отделения оставить у дворца, остальные за мной…

Огонь лизал темноту уже в нескольких местах. Маченга ничего не видел, кроме багрового пламени. Он потерял из виду Марию, но потом снова нашел ее — она бежала быстро и легко, обгоняя людей. Он, едва поспевая, бросился за ней.

Вдруг аллея оборвалась, они свернули налево на ухабистую дорогу, ведущую в фольварк, и увидели перед собой бараки. Они горели, как куча сухого хвороста. Огонь охватывал их широкими объятиями и освещал двор ярким заревом. Пронзительные вопли детей и женщин заглушали треск валившихся стен и обрушивающихся перекрытий.

— Подожгли! — выла женщина у двери комнаты, из которой ее муж выбрасывал кастрюли, перины и узлы, а потом выскочил сам с орущим ребенком на руках.

Мария кинулась прямо в огонь. Ее комната была последней в бараке, пламя уже лизало крышу, подбиралось к стенам, окно отсвечивало красным заревом, как будто кто-то поставил на него яркую лампу. Она была уже в двух шагах от порога, когда ее догнал Маченга. Раздумывать было некогда, он, тяжело дыша, оттолкнул Марию так, что та, вскрикнув, упала, а сам всей тяжестью тела навалился на дверь. Его охватил страх — а вдруг не хватит сил! — но дверь поддалась, и он, хватая ртом воздух, влетел в комнату. Его обдало жаром. Он увидел сплошную стену огня, как будто оказался в горящей бочке, услышал треск падающих перекрытий и, не оборачиваясь, бросился вперед.

В кроватке у окна спокойно спала укутанная одеялом девочка. Маченга прижал ее к груди и, не чувствуя, как кровь стекает с его лица и шеи на мундир, как ноют от боли обожженные руки, выскочил из горящего барака.

Мария, словно окаменев, сидела на земле; руки и лицо ее были в грязи, она отсутствующим взглядом смотрела на огонь, который, весело потрескивая и вспыхивая яркими язычками пламени, с жадностью пожирал барак. Маченга положил ей на колени девочку и, не оглядываясь, убежал.

На повозке посреди ярко освещенного двора стоял майор Свентовец и руководил ликвидацией пожара. Спасти можно было, собственно говоря, лишь здание дворца; не дожидаясь насоса, люди притащили ведра и, выстроившись в две цепочки от колодца до горящих бараков, передавали их теперь из рук в руки. Шипящее пламя ползало под ногами у тех, кто стоял ближе всех к огню.

Бойцы отделения Сенка спешно рубили топорами строения между бараками. Огонь жадно поглощал сухие доски, подбирался к людям, два барака уже догорали. Сенк первым заметил Маченгу, взглянул на его мундир и лицо и ничего не сказал. Михал подошел к Кутрыне, вырвал у него из рук топор и принялся за работу. В это время сквозь треск отдираемых досок они услышали выстрелы: вначале одиночные, винтовочные, а затем автоматные очереди.

Котва с четырьмя бойцами шел от бараков к дворцу. Подпоручник решил подтянуть одно отделение из взвода Олевича к месту пожара, а другому поручить подготовить в резиденции пана Леманьского временное жилье для батраков. Он не мог понять, почему обещанная старостой помощь из деревни так и не прибыла, тем более, как говорили, у них есть насос. Во всем этом следовало разобраться и сделать соответствующие выводы.

Котва уже не сомневался в том, что бараки подожгли, надо было расставить караулы почаще, с учетом возможности нападения…

Стало светлее, на небе появилась луна, яркое зарево освещало горизонт. Бойцы шли гуськом, молча. Котва слышал их шаги, иногда треск сломанной ветки, удар ботинком о камень. Издалека до них долетали крики людей, они то утихали, то вспыхивали с новой силой, как огонь во время тушения пожара.