Збигнев Домино - Блуждающие огни

С болотистой долины реки Нужец, окутанной легкой дымкой тумана, тянуло сыростью и предутренним холодком. Широкие, густо поросшие травой луга, островки липучего ольшаника, одиноко стоящие ивы — все вокруг было покрыто серебристой, как иней, росой. Из подступающего к лугам леса показалась длинная цепь солдат, утопавших по пояс в траве. Держа оружие наготове, они с трудом продирались сквозь густую мокрую траву, еле волоча ноги от недосыпания и усталости. В ботинках хлюпала вода, от сырых обмоток зудели ноги. Солдаты шли в полном молчании.

Из-за Нужеца уже поднялось солнце. Оно робко выглянуло из-за реки и огромным багровым шаром покатилось в направлении цепи, чтобы затем как бы зависнуть в небе.

По мере того как солнце поднималось все выше, сильнее ощущалось тепло его лучей. Солдаты смахивали со лба выступавшие крупные капли пота, терли слезящиеся от яркого света глаза, стараясь хотя бы на минуту прогнать наваливавшуюся сонливость. Некоторые пытались освежить росой пылающие, искусанные комарами лица, смачивали, томимые жаждой, распухшие губы. А бледное безоблачное небо предвещало очередной знойный день.

До дороги было совсем недалеко, когда из-за ольшаника вынырнули первые грузовики. Ускорив шаг, бойцы с облегчением ступали на твердую дорогу, на ходу расстегивая воротнички, отыскивая в уголках конфедераток и карманах недокуренные сигареты, прикуривая друг у друга и жадно затягиваясь табачным дымом. Не дожидаясь приказаний, они быстро расселись по машинам. Молодой, одетый словно на парад подпоручник только теперь убрал в кобуру пистолет, обмел пучком травы промокшие от росы сапоги и, забравшись в кабину, подал знак трогаться. Машины взяли направление на Ляск.

…Колонна выбралась с грунтовой дороги на шоссе, и можно было расслабиться, дать волю мыслям. Подпоручник Боровец опустил боковое стекло и почувствовал на лице дуновение свежего ветерка. Молодой офицер был недоволен собой. Во-первых, потому, что уже в самом начале операции он вел себя как размазня, причем в присутствии подчиненных и начальника отделения госбезопасности из Ляска, а во-вторых, потому, что, хотя он, измотав себя и бойцов, почти трое суток гонялся за бандой по болотам, лесам, деревням и устраивал засады, все оказалось напрасным. Ему не только не удалось войти в боевое соприкосновение с бандой Рейтара, но даже напасть на ее след. Он в который раз анализировал свои решения, размышлял, насколько верно использовал оперативные сводки об обстановке, полученные из штаба Корпуса внутренней безопасности, и информацию управления госбезопасности, не проглядел ли чего-нибудь, не упустил ли. А может, надо было прочесать еще и Рудский лес, как советовал старший сержант Покшива? Тот ведь настаивал, говорил, что нельзя быть уверенным в чем-либо, пока сам, своими глазами, не убедишься. А вообще-то этот Покшива чересчур много себе позволяет: в присутствии солдат пытается давать советы, оспаривать приказы. Надо будет поговорить с ним: пусть не забывает, что он уже не командир отряда. Однако в случае с курением он был вчера безусловно прав.

Устроили ночную засаду. И всех предупредили, что необходимо соблюдать тишину, не разговаривать и не курить. В лесу пахло влажным мхом. Нещадно кусали назойливые комары. Боровец украдкой достал сигарету и с наслаждением затянулся. И вот тогда-то старший сержант Покшива бесцеремонно тронул его за плечо и ехидненько спросил:

— Что, товарищ подпоручник, отменяем запрет на курение?

Боровец почувствовал себя так, будто этот Покшива отхлестал его по щекам, со злостью смял сигарету и воткнул ее в мокрый мох. Ему стало стыдно: он вел себя во время операции как какой-нибудь молокосос, а не командир отряда Корпуса внутренней безопасности. Обозлившись на старшего сержанта, он пренебрег его советом прочесать Рудский лес, а теперь уже жалел об этом.

Задание, с которого они возвращались, было первой самостоятельной операцией подпоручника Боровца. После окончания офицерской школы он несколько месяцев прослужил в бригаде, а неделю назад его перебросили сюда, в Ляск, и назначили командиром отдельного отряда Корпуса внутренней безопасности. Он не успел как следует устроиться, познакомиться с бойцами, как три дня назад ему пришлось поднимать их по тревоге. Дело в том, что в отделение госбезопасности поступило сообщение о том, что в деревне Корце, недалеко от Чешанца, банда учинила расправу над одной крестьянской семьей. Вместе с отрядом подпоручника на поимку банды отправились также несколько сотрудников органов госбезопасности, в том числе начальник повятового отделения госбезопасности в Ляске капитан Элиашевич.

— Товарищ капитан, у вас есть сведения, какая банда там орудовала?

Элиашевич пожал плечами и лишь спустя некоторое время ответил:

— Разные банды здесь бродят. Это мог быть Молот или Рейтар, Заря или Глухарь, Орел или Щегол, Кабан или Акула. Как видишь, у нас здесь целый зверинец… настоящий зверинец.

Вон оно как. Боровец сразу посерьезнел. В бригаде его, правда, предупреждали, что Ляск — опасный район, но он не предполагал, что здесь до сих пор орудует столько банд. Почему, черт побери, с ними так цацкаются?

Стараясь перекричать шум мотора, он спросил Элиашевича:

— Разве на них нельзя найти никакой управы?

Элиашевич только усмехнулся себе под нос. Потом он достал сигарету и начал разминать ее. Боровец дал ему прикурить от своей зажигалки.

Автомашины мчались на полном газу. Мелькали придорожные столбы, островки ольшаника, колышущиеся на ветру полоски ржи, деревни и затерявшиеся среди полей и лесов хутора. Родившийся и выросший в Жешувском воеводстве, Боровец не знал этих мест. Он не мог понять, почему здесь, в этой части страны, все еще свирепствуют банды. В двухстах километрах отсюда в городах и деревнях идет нормальная жизнь, люди спокойно работают, вечерами гуляют по улицам, ходят в кино. А здесь? Боровец был уверен, что это происходит оттого, что местные органы госбезопасности неумело берутся за дело. Виноваты в этом и отдельные командиры действующих здесь отрядов Корпуса внутренней безопасности. Обуреваемый такими мыслями, он скептически разглядывал Элиашевича. Тот дремал, поэтому Боровец не особенно стеснялся. Действительно, представительным его не назовешь: невысокого роста, в сером поношенном плаще, в не глаженных, наверное, с момента покупки или получения со склада хлопчатобумажных брюках и не чищенных бог весть с каких пор, когда-то черных полуботинках. Внешний вид Элиашевича облагораживала лишь белоснежная рубашка. Лицо же его, с резко очерченным подбородком, с выдающимися скулами, было покрыто густой, не видавшей, видимо, несколько дней бритвы щетиной, а на голове торчали непослушные черные как смоль вихры.