Виктор Кава - Красная улица

Под Гривой к речке прижался небольшой хутор. Его кто-то так незамысловато и назвал — Приречье. Спиридон, немного поколебавшись, свернул к хутору. Отогреется, расспросит дорогу, может, кто-нибудь подскажет, как найти партизан…

Как только вышел на узкую хуторскую улицу, наткнулся на двух мужиков. В полушубках, с немецкими автоматами…

Екнуло и замерло сердце. Опять… Только на сей раз не полицаи, а националисты… Павел Осипович предупреждал насчет них… Они медленно шли к Спиридону, не спуская с него глаз. И он шел… Чем больше сокращалось расстояние, тем равнодушнее он становился — что будет, то будет. Опустил глаза. Видел только месиво грязи и свои ноги в заляпанных чунях. Вот и сапоги этих двоих видны. Они сделали один шаг, второй и остановились.

— Ты кто? — спрашивает басовитый голос.

Спиридон вяло повторяет свой рассказ. Сам чувствует, что звучит он неубедительно, хотя слова те же самые… Мужики с минуту помолчали. Другой голос, тонкий, срывающийся, полный подозрения, произнес:

— Здесь что-то не так, Андрей. Шел в такую даль… Не лазутчик ли лишневский? Уж не полицаи ли подослали?

— Ну-ка, пошли к командиру, пусть разберется, — говорит бас. Сквозь равнодушие, усталость, ноющую жалость к себе стали просачиваться два слова, услышанные от мужиков… «Командир. Полицаи». С какой бы это стати националисты стали называть своего вожака командиром? У них называют «батьком». Взволнованный этим открытием, Спиридон наконец поднял голову. И его потрескавшиеся от ветра и мороза губы расплылись в улыбке — у мужиков на шапках, потонув в меху, виднелись узенькие красные ленточки. Партизаны?!.

Он так резко остановился, что мужик, шедший сзади, толкнул его коленом в спину.

— Ты чего, как козел, тормозишь?

Спиридон поднял голову — мужик был высокий и худой. Таких по деревням дразнят каланчой.

— Так вы… вы партизаны? А я думал… Немного испугался и сказал неправду…

— Погоди, погоди, малый, — перебил его дядька. — Командиру расскажешь, а он определит, что ты за птица.

Спиридон посмотрел вперед. Возле хаты стояло человек десять мужчин. Спиридон стал приглядываться — что-то знакомое было в дядьке, который, опершись о стену, спокойно слушал своих возбужденных собеседников.

Спиридон ускорил шаг, потом не удержался, побежал.

— Стой! Ты что, рехнулся! — крикнули сзади конвоиры.

Но Спиридон не остановился. Растолкал мужчин.

— Дядя Коля! Это вы?

Мужчина схватил Спиридона сильными руками, легко поднял и недоверчиво спросил:

— Откуда ты, Спиридон? Уж не с неба ли свалился?

Подошел высокий конвоир.

— Это мы, Николай Парамонович, заарканили малого. Видим, идет, шатается, как после выпивки. В одной рубашонке. А говорит — из самого Торчина пришел… Вы его знаете?

Николай Парамонович поставил Спиридона на землю, накинул ему на плечи свой пиджак, похлопал по плечу:

— А как же, калина-малина! Родственника своего не знать? Это Гнатюка Федора сын. Стариком его на улице дразнили…

Партизаны засмеялись. Спиридон тоже. Ему стало так легко, так свободно среди своих.

— Я должен вам кое-что сообщить, — вытянулся, как умел, Спиридон. — Я пришел из Торчина, от подполья. Искать партизан… Мой брат Сашко сказал, что вы возле Гривы сколачиваете отряд… А ваши подумали, что я лазутчик. Правда, я тоже хорош, не заметил поначалу красных ленточек, думал, эти… как их?..

— Националисты, — подсказал Конищук. И нахмурился. — К сожалению, развелось их по лесам. Нас пока что не трогают, а по селам разбойничают, наш авторитет подрывают. Тоже, видите ли, партизанами себя называют… Ну, а что тебя заподозрили, не обижайся. Такое нынче время, калина-малина… — Говоря это, Конищук легонько взял Спиридона за плечи и повел к подводе, стоявшей на выезде из хутора. — Вот что, садись, поедешь в лес. Подкрепишься, отдохнешь. На тебя глядеть страшно — краше в гроб кладут… Ну, ты молодец, калина-малина! — продолжал Конищук. — Столько верст пройти! Не каждый взрослый сможет…

— Пройти-то прошел, — вздохнул Спиридон, — но вот уже под конец пути донесение утратил…

— Как это произошло?.. Что там было? — встревожился Конищук.

— Там… написано, что подпольщики Торчина посылают к партизанам курьера Старика, то есть меня, для связи…

Спиридон рассказал, как полицаи отняли у него фуфайку.

— Гм, калина-малина, говоришь, Торчин упоминается? Это плохо… Гм, говоришь, были пьяны? Это хорошо. Не иначе, как пропьют где-нибудь твою фуфайку. К водке они охотники… Ну-ка, рассказывай, что у вас там за подполье…

Спиридон начал рассказывать. И почувствовал, что говорить почти нечего. Они же ничего не сделали. Только собирались и советовались… А Конищук слушал с вниманием. Спрашивал, уточнял.

А когда Спиридон умолк, задумчиво сказал:

— Создать в каждом селе подпольную группу… Глубокая конспирация… Разведка важных объектов… Оружие для партизан… Гм, калина-малина, а твой Каспрук — хитрый мужик… Стратег, или как там про таких пишут в книжках… А что, калина-малина, может, так и нужно?

Подвода выбралась на большую поляну, где была пахотная земля гривинцев.

Спиридон даже вперед подался — по ту сторону поляны виднеются те самые дубы, где они играли с мальчишками в войну и революцию… Вон на том высоком дубе он скрывался.

Да там и сейчас кто-то сидит.

— А кто там сидит, дядя Коля? — спросил Спиридон.

— Вот негодяй, — вдруг ругнулся Конищук, — сидит, как на именинах! Еще и биноклем поблескивает верст на десять. Подожди, я дам тебе прикурить… Наблюдатель называется!..

Конищук огрел кнутом лошадь — видно, не терпелось отругать беспечного партизана. А наблюдатель слез с дуба и побежал навстречу подводе. Лицо его сияло, как надраенный пятак.

— Николай Парамонович! — крикнул громко, будто расстояние между ними верст в пять. — В Москве состоялся парад на Октябрьские! Войска прошли! Сталин выступал! Сказал — будет и на нашей улице праздник…

Конищук стремительно соскочил с телеги, вплотную подошел к партизану, спросил напряженным голосом:

— Откуда тебе известно?

Партизан развел руками:

— Все точно, товарищ командир… Наши ребята перехватили на дороге подводу с двумя полицаями. Они говорили — по радио услышали случайно.

Дядя Коля обнял наблюдателя.

— Спасибо, Андрей. За это прощаю тебя, что сидел на дубе, как аист.

С лесной дороги свернули на узенькую просеку — на ней уже виднелись следы от колес. Откуда-то потянуло дымом, и Спиридон заволновался. Сейчас он увидит настоящий партизанский лагерь, о котором столько мечтал по дороге.

То, что он увидел, до того разочаровало его, что он не удержался и хмыкнул.