Гусейн Наджафов - Смелые не умирают

— Чего, чего! — угрожающе двинулся на него Степа. — Вот я тебе врежу!

Валик оттолкнул его.

— А ну, тикайте с нашей улицы! — Степа потряс кулаком перед носом Валика.

— Куда еще тикать? Мы здесь живем, — ответил Витя, указав рукой на дом Ковалевских.

— Это вы у Болеслава поселились? — спокойнее спросил Степа.

— Мы.

— Так бы и говорили! — примирительно сказал он. — Своих мы не трогаем…

Так состоялось первое знакомство. Как «старожил» Степа взялся показать братьям Шепетовку.

Большая, зеленая, со множеством добротных каменных зданий на центральной улице Карла Маркса, Шепетовка очень понравилась Котикам. После маленькой, тихой Хмелевки, где каждый закоулок был им знаком как пять пальцев, Шепетовка поражала своими, казалось, бесконечными размерами. Каждый день ребята узнавали здесь что-то новое.

Через несколько дней Анна Никитична повела сыновей записывать в школу.

Витю записали сразу. Потом директор посмотрел метрику Вали и отказался принять его. В ту пору в школу принимали детей только с восьмилетнего возраста. Валику шел восьмой год. По возрасту он не подходил и для первого класса, а поступал во второй.

— Приходите через год, приму в первый класс, — сказал директор, возвращая документы.

— Товарищ директор, он же с похвальной грамотой окончил… Во второй рано, так хоть в первый примите, — просила Анна Никитична.

— И в первый рано. Инструкция не велит, — развел руками директор.

Валик вышел от директора расстроенный. Обида душила его.

Пришли в гороно. Валик исподлобья смотрел на полную женщину в очках. Ему казалось — это и есть «зловредная тетка Инструкция».

В гороно долго советовались, как быть? Наконец предложили директору принять Валика в порядке исключения, предварительно проверив его знания.

Учился Валик только на «отлично». Вскоре он подружился с одноклассником Сеней Кацем — смышленым и начитанным мальчиком с живыми черными глазами, широкими черными бровями и густыми непокорными волосами. Валя и Сеня всегда вместе готовили уроки.

И второй и третий классы Валя окончил с похвальной грамотой. За отличную учебу директор вручил Валику подарок — книгу в сером переплете с оттиснутыми на обложке штыком и веткой. «Николай Островский. Как закалялась сталь», — прочел Валик на обложке.

Валик часто проходил мимо небольшого дома, на котором была прикреплена мраморная доска со словами: «Здесь жил писатель Николай Островский». Но кто этот писатель и что он написал, Валик как-то не интересовался.

Дома он спрятал книгу и похвальную грамоту и убежал с ребятами в лес, на старое польское кладбище. Это было их излюбленное место. Здесь всегда играли они в «красных» и «синих».

После обеда Валик взял книгу, пробежал первую страницу и так увлекся, что уже не мог оторваться от нее. С тех пор роман Николая Островского стал для него самой любимой книгой, а Павка Корчагин — любимым его героем.

Теперь иными глазами смотрел он на домик с золотыми словами: «Здесь жил писатель Николай Островский». Он часто приходил сюда, волнуясь, рассматривал книги, фотоснимки и вещи писателя. Валик стал расспрашивать учителей и соседей-старожилов, узнавал, где находятся улицы и здания, описанные в книге, подолгу бродил в этих местах, и в его воображении живо возникали события, рассказанные Николаем Островским.

Здесь, на Шоссейной, ныне улице Карла Маркса, Павка отбил у петлюровца матроса-большевика Жухрая. Улица КИМа. Каменный дом под железной крышей. Это школа номер семь. А до революции здесь помещалось городское двухклассное училище. Отсюда выгнали Павку за то, что он насыпал попу Василию махорки в тесто…

Валя бегал в станционный буфет. Но ни юркого официанта Прохора, ни рыжего Климки, конечно, не встретил… Потом ходил по железнодорожным путям, а мимо него с оглушительным ревом проносились окутанные клубами пара старые маневровые паровозы. Заглядывал он и в здание депо с высокими закопченными окнами, наполненное грохотом и лязгом металла, черной угольной пылью и запахом машинного масла.

Вот, оказывается, какой была в прошлом тихая зеленая Шепетовка! За простотой и скромностью города Валя разглядел его героическую судьбу. И он даже пожалел, что родился в такое обыкновенное, спокойное время. Что бы родиться ему раньше! Тогда и он участвовал бы в революции или в гражданской войне. И конечно же, крепко подружился бы с Павкой, то есть с Колей Островским. Они вместе рубили бы петлюровцев, да так смело, так отчаянно, что сам Буденный наградил бы их орденами…

В сентябре 1939 года, когда Валик пошел в четвертый класс, отца мобилизовали в Красную Армию. Анна Никитична устроилась работать в столовую воинской части. После школы Валя и Витя иногда забегали к матери. Повар Андрей Лукич, полный, с лоснящимся красным лицом, добродушно улыбался ребятам и всегда угощал их чем-нибудь вкусным.

Первое письмо Александр Феодосиевич прислал из Львова. Он писал о том, как радостно встречали Красную Армию жители городов и сел Западной Украины. Валик читал это письмо дружкам, дал прочитать его пионервожатой.

7 ноября 1939 года на торжественном сборе, посвященном XXII годовщине Октябрьской революции, Валю Котика и его друзей приняли в пионеры. Пионервожатая повязала Валику пионерский галстук, потом говорила о нашей Красной Армии, пришедшей на помощь братьям-украинцам и белорусам, и прочла письмо Александра Феодосиевича.

В конце декабря отец прислал письмо с финского фронта, а потом наступило долгое, томительное молчание. Началась весна, а писем от Александра Феодосиевича все не было. Мать тайком от сыновей плакала по ночам.

Однажды в столовую к Анне Никитичне прибежал Витя. Он размахивал письмом и радостно кричал:

— Жив! Папка жив!

Александр Феодосиевич писал, что был ранен в Выборге, лежал в ленинградском госпитале и скоро приедет.

Майским днем 1940 года, прихрамывая на раненую ногу, Александр Феодосиевич вернулся в Шепетовку. На груди его сверкала медаль «За отвагу». Мальчики долго расспрашивали отца, как он воевал, за что его наградили медалью. Александр Феодосиевич рассказал им, как он и несколько красноармейцев пробили в глубоком снегу тоннель от своих окопов к вражеским позициям и взяли «языка». А вообще-то о войне он говорил неохотно.

Недели две Александр Феодосиевич отдыхал, лечился, потом поступил плотником в столярную мастерскую танковой части. И матери стало легче, не приходилось больше занимать у соседей до получки.

На пустыре, за огородом, примыкавшим к дому Ковалевских, где застраивалась новая улица, Александр Феодосиевич получил земельный участок. Ранней весной 1941 года он поехал в Хмелевку, разобрал там старый заколоченный дедовский дом, привез бревна, кирпичи, черепицу и начал строить свой дом. После занятий сыновья с увлечением помогали ему. Приходили поработать их дружки Коля Трухан, Сеня Кац, Леня Котенко. Только Степы Кищука не было среди них. Степа спутался с жульем, всех их арестовали и засудили. Степу как несовершеннолетнего отправили на год в детскую трудовую колонию.