Гусейн Наджафов - Смелые не умирают

Он смотрел на фотографию: запрокинутая на подушке голова, высокий открытый лоб, впалые щеки, невидящие глаза; на груди орден Ленина. «Если бы он сейчас был жив…» — подумал Валя.

Невольно всплыли врезавшиеся в память слова из любимой книги: «Самое дорогое у человека — это жизнь…»

Валя еще ниже склонил голову. Слезы мешали ему смотреть.

— Перестань, Валик, — попытался Витя успокоить брата.

И вдруг, словно очнувшись, Валя выпрямился и торопливо стал развязывать галстук.

Витя удивленно наблюдал за ним.

— Снимай галстук! — скомандовал Валя.

— Зачем?

— Спрячем… Чтоб фашисты не трогали… А вернемся — все цело.

Витя покорно снял галстук. Валик аккуратно уложил в ящик книги, грамоты, галстуки. «Как закалялась сталь» засунул за пояс, но, поразмыслив, положил и ее в ящик. Мальчики зарыли ящик в дальнем углу сарая.

Потом Валя вернулся в комнату и заглянул под кровать. Оттуда сразу же выскочила белочка. Валя принес ее из лесу ранней весной, в первых числах апреля. Тельце и хвост зверька только начинали покрываться пухом. Валя очень привязался к белочке. И она привыкла к нему. Как только слышала его шаги, выбегала из-под кровати, прыгала на плечо и покусывала Валю за ухо. По утрам забиралась к нему на кровать. Валя кормил ее орехами, травой, сахаром, приучал есть кашу. Белочка мешала Вале заниматься, поэтому он прятал ее за пазуху, и белочка сидела там, теплая и пушистая, скребя коготками по рубахе. В последние дни мальчик совсем забыл о ней. Не до нее теперь было. И белочка, перепуганная далеким грохотом, притихла, забилась под кровать.

Валя решил выпустить белочку.

В лесу, близко подступавшем к последним домам улицы Ворошилова, Валя погладил зверька и посадил на ветку высокой сосны.

— Прыгай, пушинка! — крикнул он на прощание и быстро пошел к дому.

Ночью Валя долго не мог уснуть. В ночной тишине все отчетливее слышался грохот орудий.

Валя посмотрел на темный вырез окна.

Деревья в саду казались черными. Валя подумал о белочке: «Страшно ей, наверно. Привыкла дома жить», — и представил себе голодную белку, вздрагивающую от грохота в ночном лесу.

Рано утром, когда Витя (сегодня была его очередь) погнал на пастбище корову, Валя прихватил два куска сахара и отправился в лес, к высокой сосне.

— Белинька, белинька! — громко позвал он.

Но белки не было. Валя пошел дальше, надеясь, что белка узнает его, спрыгнет на плечо. И вдруг в глубине леса мальчик заметил четырех милиционеров. Он и сам не мог понять почему — машинально спрятался за ствол и стал за ними следить. Уж очень неожиданно было увидеть их здесь, в лесу. Да и странные какие-то. Воровато оглядываются по сторонам, а форма на них новенькая, необмятая. Валя смотрел во все глаза. Что они там делают? Склонились над бумагой, и один из них — видимо, старший — говорит и указывает в сторону города и Славутского шоссе.

«А вдруг?..» — мелькнула догадка.

Прячась за деревьями, Валя выбрался из лесу и во весь дух пустился бежать по улице Ленина. Из ворот больницы выходили несколько военных. Валя кинулся к ним:

— Там, в лесу… шпионы! Бежим, я покажу.

В лесу завязалась перестрелка. Один из «милиционеров» был убит. Трех остальных разоружили и связали. Они оказались немецкими парашютистами-десантниками, заброшенными в Шепетовку для порчи связи.

Едва Валя вошел в дом, Болеслав накинулся на него:

— Где тебя носит?

Анна Никитична и Витя вязали в узлы белье, одежду и самое необходимое из посуды. Узлы грузили на велосипед и корову.

Болеслав пошел с ними. Шли медленно, погоняя неторопливую корову. На закате, усталые и запыленные, подошли к Майдан-Вилле. Издали донесся рокот моторов, слева на дороге показалось облако пыли. Оно все росло, приближалось, нарастал и рокот.

— Немцы! — испуганно сказал Витя.

— Наперерез идут! — злобно процедил Болеслав.

Свернули на юг. Глубокой ночью пришли в село Березна. Постучали в крайнюю хату, попросились на ночлег.

С утра Анна Никитична и Болеслав ушли в сельсовет выяснять, куда идти дальше. Мальчики отправились на околицу пасти корову.

Вдруг они услышали тарахтение мотоциклов. К ним подъехали два гитлеровца в пестрых маскировочных халатах. Мотоциклисты что-то спрашивали про «руссишен зольдатен», по мальчики ничего не поняли. Витя только ответил:

— Сюда никто не шел.

Мотоциклисты посоветовались между собой и повернули обратно. Валя долго задумчиво смотрел им вслед.

— Валик!

— Чего?

— Я говорю, мотоциклисты эти — разведчики, наверное. Теперь жди, остальные прикатят.

— Пойдем-ка лучше, — безразлично махнул рукой Валя.

Анна Никитична встретила сыновей расстроенная. В сельсовете ничего определенного не могли сказать. Радио не работало. Одни говорили, что наши оставили Шепетовку, другие — что немцы обошли село Березну стороной, с востока.

— Сходить домой, — сказала Анна Никитична сыновьям, — узнать, как там. Кругом — немец. Куда нам деваться? Вот и Болеслав говорит: может, дом цел, вернемся в Шепетовку. Мы же им ничего не сделали. Как-нибудь проживем пока…

— И то лучше, чем по людям скитаться, — угрюмо пробасил Болеслав.

Наутро все отправились домой, в Шепетовку.

Они не узнали своей всегда опрятной улицы. Разоренная, запущенная, нежилая. Заборы и деревья поломаны, клумбы и огороды потоптаны. В окнах выбиты стекла, во дворах валяются поломанные стулья, перины, тряпье, битая посуда. Некоторые дома разбиты снарядами, другие сожжены; над пепелищами и обугленными остовами домов еще не рассеялся дым.

Уже два дня гитлеровцы хозяйничали в городе. За крайними домами, перед четырехэтажными корпусами бывшего военного городка, стоял часовой — там разместились теперь казармы гитлеровцев. Немецкие офицеры и солдаты, выгнав жителей, поселились в лучших домах. Под деревьями стояли грузовые машины, мотоциклы, были расставлены походные столы.

Валя смотрел на все это и чувствовал, как к горлу подступает ком.

Витя толкнул его локтем:

— Гляди-ка!

Валя обернулся.

На противоположной стороне улицы он увидел Наташу Горбатюк, белокурую девочку лет восьми. Она стояла у раскрытой калитки своего дома, приглаживая светлую челку.

— Наташка! А ты чего здесь? Вы разве не уехали?

— Мы уехали, а потом приехали. Мы с мамкой в село ездили, в Серединцы. А папка оставался дома один, он больной. Мы приехали к папке. А как приехали, к нам немцы пришли. Сами пьяные и кричат: «Давай яйки, давай масло!» Я испугалась как! Один, красный такой, достал пистолет, хотел папку убить. Мамка отдала наше молоко, они ушли.

— А ребят никого не видела?

— Не видела. Меня мамка не выпускает на улицу. Говорит, еще пристрелят фашисты.