Всеволод Иванов - Военные рассказы и очерки

Фары автомобиля освещают кусок дороги, бурьян, покрытый пылью, кирпичи развалин. Лиц не видно. Туловища прикрыты плащ-палатками. Мелькнет рука, ствол миномета или противотанкового ружья или колесо станкового пулемета, а за развалинами — безлистные деревья, сожженные пожаром, за ними — край неба, как огненная щель, из которой разноцветными нитями всплывают ракеты. Немцы чуют неладное, беспокоятся.

Весел голос полковника:

— Прекрасно идут, офицер! Дружно идут, дружно биться будут. Дружно — легко, врозь — брось. Вижу орлов! Хорошо, хорошо.

Он возвращается к «виллису», зажигает папироску. При свете спички вижу его лицо, смуглое, очень красивое, довольное.

— Хорошо идут. Надо не только доверять, но и, доверяя, проверять. Тогда будет порядок. Воюют не пальцем, а железным кулаком. И я заинтересован в своем кулаке.

Шагавший солдат, молодой и, видимо, недавно прибывший из пополнения, зазевался, прислушиваясь к словам полковника. Отстал. Кустов немедленно подозвал к себе солдата. Недавно Кустов говорил мне, что он знает в лицо и по фамилии около четырех тысяч красноармейцев из своей дивизии. «А меня они знают все!» — не без гордости добавил он. Сейчас он доказал мне, что не преувеличивал.

— Нефедов?

— Нефедов, товарищ полковник.

— Бить немца хотите?

— А как же? Что на него смотреть?

— Сколько же вы, Нефедов, лично решили их уничтожить?

Вопрос неожиданный. Измерить в цифрах свою ненависть к врагу не каждому легко. Солдат поднял голову. Мы видим при свете фар задумчивое молодое лицо. Губы, сухие, усталые, жаждущие губы, шевелятся медленно. Он считает, взвешивая свои возможности.

— Десять, — говорит он наконец решительно.

— Проверить исполнение! — кричит Кустов ротному, а поворачиваясь к солдату: — Рад за вас, голубчик. Вы шли ночь, устали и несколько приуменьшили свои силы. Я убежден, что, когда выспитесь, покушаете — а завтрак вам уже готовят, — вы прибавите еще десяточек. Офицер, ротный! Где ваша гармошка, почему ее не слышу?

— Отдал в дивизию, товарищ полковник. Для самодеятельности.

— Завтра разрешаю вам отбить у немцев две гармошки!

За три недели, которые я провел на Орловщине, мы проехали не менее тысячи километров. Бывали и в городах, и в селах, и в деревнях. Ехали и полями и лесами, пробирались через болота. За весь этот путь я видел только три уцелевшие деревни, от остальных хорошо если остались груды щебня, а то и того не найдешь. С самолета такие выжженные деревни похожи на куски ржавого железа, измятые, никуда не годные.

На Орловщине, видно, много было кирпичных построек: в каждой деревне непременно встретишь кирпичные стены. Кое-где жители вернулись. На стены навалены жерди, пласты дерна, окна заткнуты соломой — нет ни стекла, ни тряпок. «Как они будут здесь жить зимой?» — думаешь в тоске. Девчонка в солдатском ватнике, длинном, до пят — дети здесь, как правило, одеты в военное отрепье, — гонит корову. Погрохатывает ботало. Корова рыжая, с длинным и тяжелым хвостом, которым она кокетливо помахивает. Видно, что не только люди, но и сама корова удивляется: как это она попала в такую пустыню?

— Издалека? — спрашивает девчонку капитан Литвиненко.

— А из лесу. Из ямы.

— И долго в яме сидели?

— А три месяца.

— Что ж, и корова сидела?

— А она лучше нас сидела. Она что, ей бы травы, — отвечает девчонка и легонько хлещет корову прутом.

Капитан Иван Литвиненко — кубанский казак. Ему двадцать пять лет. Он стройный, сероглазый. У него милый детский рот и чудесная простая улыбка. За прорыв на реке Зуше и взятие Орла у него два ордена — Александра Невского и Красной Звезды.

Обращаюсь к нему:

— Расскажите, пожалуйста, поподробнее. Мне сдается, что вы способны рассказывать подробно.

— Можно.

Он сдвинул пилотку на затылок.

— Прорвали оборону противника и продвинулись в направлении города Орла…

— Позвольте, а что было до прорыва?

— Делали другие прорывы, обучались.

— Как обучались?

Он смеется:

— Обучались в бою. Выходило.

— Я вижу, что выходило, но ведь вы обещали подробнее.

— А куда ж еще подробнее! — восклицает он совершенно искренно. — Я ведь и так уже минут десять рассказываю. О таком подлом враге и этого времени жалко.

— Вы рассказываете не о враге, а о наших бойцах.

— Так ведь бойцы-то врага били! — твердит он упрямо. — Хочешь не хочешь — все равно о враге надо рассказать, а мне о нем противно не только рассказывать, а и думать.

Но я все-таки добираюсь до него. Начинаю расспрашивать о нем самом. Окончил семилетку, учился затем в политико-просветительном техникуме, откуда и поехал инспектором политпросветучреждений в Хабаровский край. Проработал месяц — воинская служба. Зачислили в полк связи, затем пехотное училище, а там — командир роты. С этой ротой попал на Калининский фронт, где прошел триста пятьдесят километров лесами.

— С малолетства привык к простору — Кубань! А тут пни, кочки да валежник, трудно до слез. Стало легче, когда командиром батальона назначили: ответственности больше, о себе не думаешь. Два месяца ходил с батальоном, воевал. Ранили. Два месяца в госпитале. Прибыл в 380-ю. Хорошая дивизия!

Поставили меня во главе лыжного батальона — веселей войны нет, как на лыжах, особенно когда привыкнешь. Но сперва трудно… Везде трудно, если дело незнакомое, — говорит он, и серые глаза его играют. Видно, ему хочется скорее закончить рассказ и перейти к тому, что таится в нем и что просится наружу. Он торопится, глотает слова и оборвал бы с радостью рассказ на полуслове, но серьезный человек с карандашом в руке сидит против него и ждет. Кроме того, он же понимает: прорыв на Орел — история! — 23 февраля ранили, увезли. Я просыпаюсь. Госпиталь. Опять. Вот скука! Выпросил под благовидным предлогом историю болезни и бежал в свою дивизию. Близок Орел. Обучал батальон до прорыва на реке Зуше. Маневрировали, прямо не брали. «Тигры» там, «фердинанды» — металл толстый, но и он горел пламенем! Теперь про деревню Победное? Это уже под Орлом.

— Давайте про Победное. Название-то какое!

— Да, название и мне понравилось, когда бой кончился. Там стоял полк немцев. Батальон решил не развертывать, пустил по лощине роту. Был бой. Взяли! Командир дивизии объявил благодарность. Немцы пытались восстановить положение. Шел против меня батальон, а потом пленный и говорит: «Оглянулся я, а от всего батальона — три человека, я в том числе». Целый день был бой, прошли с боем двадцать три километра, обошли и захватили деревню Наумовку, где взяли шесть самоходных пушек, два миномета — то, что я видел. А трофеев было много. Затем на реке Оптухе мой батальон держал оборону на фронте в шесть километров… и вышли к Орлу!