Игорь Подколзин - Обвиняется в измене?..

— Пришел.

— Кто? — поперхнулся Слобода, успевший откусить от краюхи. Он прекрасно понимал, о ком идет речь, но хотел выиграть у самого себя лишние минуты, чтобы собраться с мыслями. И вдруг мальчик не о том?

— Мужик из города, — удивленно ответил Колька. Чего это с дядькой Семеном, не понимает, что ли, о чем ему толкуют?

— И… как он?

— Обычный, — мальчик пожал плечами и сплюнул. — Мужик как мужик. Небритый, рыжий, старый.

— Исчерпывающе, — усмехнулся Слобода, неторопливо доедая скудный завтрак, — Рыжий, старый… Идти или не ходить? А почему, собственно, не ходить: сам просил о встрече, человек до тебя добрался, а ты начнешь прятаться со страху? Но ведь он имеет такое же право, как и ты, не доверять и может так же опасаться. У хозяина явки не меньше оснований для подозрения и недоверия.

Решившись, он вытер руки о пальто и первым пошел к деревне. Следом заторопился Колька, едва поспевай за широко шагавшим Семеном…

Гость из города сидел за столом. Увидев вошедших, встал, подал руку.

— Грачевой, — привычно назвался Семен.

— Андрей, — пожал его ладонь гость.

Он был не так уж стар и не бородат, как определила Танька, а просто зарос многодневной рыже-седой клочковатой щетиной, Одет в обычную полосатую рубашку с мягким отложным воротничком, мятый костюмчик из дешевой ткани, старую фуфайку и поношенные ботинки. Темное пальто и шапка лежали рядом, на лавке.

— Куришь? — Андрей достал кисет, но тут же затянул его тесемку. — Не стоит смолить в избе, не ровен час заглянет кто, учуят. Пошли на двор, там и побалакаем, а малец погуляет, поглядит вокруг.

Колька выскочил на улицу. За ним вышли Семен и Андрей. Присели на выбеленное солнцем и дождями бревно около сарая, свернули цигарки. От первой затяжки у Слободы сладко закружилась голова. Как же давно он не курил табачок, Как заскучал по его теплому дымку. Рот наполнился слюной, в горле заскреб кашель, а на глаза навернулись слезы, но потом стало легче.

— На дорогах немчуры полно, — глядя вдаль, словно сам себе, сказал гость. — Правильно сделал, что сам в город не пошел. Зачем хотел встретиться?

— Рискнул вот, — криво улыбнулся Семен. — Нужда заставила.

— А ты себя не казни, — покосился на него Андрей. — Мы тут все рискуем, потому как под немцем живем. Дело говори, а то мне засветло надо вернуться. Кто тебя ко мне послал?

— Знакомый. Дмитрий Степанович.

— Где он? — насторожился гость.

— Повесили, — не стал скрывать Семен. — Он мне успел адресок сказать и нужные слова шепнул.

— Так, — помрачнел гость. Дососав цигарку, тщательно втоптал в мягкую землю окурок и положил ладони на колени. — Какой он из себя?

— Хромой, вежливый очень. Били его сильно на допросах, — закашлявшись от едкого махорочного дыма, ответил Слобода. Помолчал, раздумывая, что бы еще сказать о покойном Сушкове, но говорить вроде больше нечего. — Да, — вспомнил пограничник, — он еще говорил, что у немцев служил переводчиком, хотел в тот день, когда его взяли, с кем-то срочно повидаться, да не успел. Просил встретиться с вами и сказать об его судьбе. Обнадежил, что могу попросить у вас помощи.

— Просить всегда можно, — кивнул гость, — за это денег не берут. А как же тебе удалось сбежать? Тебе девчушка листовку показала?

— Видал, — усмехнулся Семен. — Повезло, когда станцию наши разбомбили. К партизанам мне надо.

— Ага, — согласился Андрей, — не здесь же оставаться? Только нету здесь партизан сейчас, ушли. Каратели сильно прижимали, а когда они надумают вернуться, никто не знает. Воевать хочешь?

— И воевать, но еще дело есть важное. Можете связаться со своими в лесу?

— Нет, не могу, — гость поднял с земли шапку и начал счищать ею со своих ботинок подсохшую грязь, весь уйдя в это занятие и сердито посапывая от неудобной позы. На ярком голубом небе светило ощутимо пригревавшее солнце, шумел недалекий лес, пахло оттаявшей землей и набухающими клейкими почками, бугорками, выступившими на голых пока ветвях тополей и верб. — Зачем связываться-то? Есть что срочное для передачи?

— Есть. Крайне срочное.

— От Сушкова? — выпрямился Андрей и почесал согнутым пальцем щетину на щеке. — Говори, я передам.

— Мне самому надо, — заупрямился Семен.

Гость снова покосил на него светлым глазом, но ничего не ответил. Вытянул из кармана брюк кисет, раскрыл, щедро отсыпал Слободе своей жгучей махры, потом обстоятельно свернул цигарку и заклеил ее слюной; прикурив, выпустил из ноздрей сизый дым.

Семен молча ждал продолжения разговора. Видно по всему — Андрей ему не доверяет, пытается прощупать, вытянуть, чем располагает беглец, какая такая у него срочная надобность до партизан? Его тоже можно понять — Сушков погиб, появляется неизвестная девчонка и говорит пароль, ищет встреч бежавший смертник, который может оказаться и человеком немцев. Кто даст гарантию, что они не подсадили к переводчику своего агента, а потом не инсценировали побег, чтобы тот проник в подполье, добрался до партизанского отряда, внедрился в него, перебрался с помощью партизан в советский тыл? Не станешь же об этом спрашивать начальника СС и полиции города или других эсэс.

Сушков мог выдать явку и под пыткой — немцы умельцы по части развязывания языков, или его просто-напросто выследили. Как доверять человеку, впервые увиденному сегодня, доверять ему свое дело и жизнь? И не только свою, но и связанных с тобой людей. Искать компромисс? Какой?!

Неожиданно прибежал Колька: взлохмаченный, бледный, он, задыхаясь от быстрого бега, выкрикнул:

— Немцы!

Семен и сам уже слышал стрекот мотоциклов. Куда бежать?

На крыльце появилась хозяйка, позвала в дом, обещая спрятать обоих в подполе, пока незваные гости не уберутся.

— Пошли, все равно больше делать нечего, — встал Андрей.

Прихватив по дороге свое пальто и шапку, он первым спустился в сырую темноту подпола. За ним последовал Семен. Стукнула наверху опустившаяся крышка лаза, потом прошуршал по полу домотканый половик, а Слобода подивился предусмотрительности и осторожности гостя, не захотевшего курить в избе. Если сейчас туда зайдут немцы, то ничего не учуят, а если бы накурили, то их обязательно могло насторожить, что в доме, где живет одинокая женщина с двумя детьми, пахнет крепкой махоркой.

Минут пятнадцать-двадцать было тихо, потом послышался звук мотоциклетного мотора и гулко бухнула входная дверь. Громыхнули по полу над головой притихших мужчин тяжелые сапоги — наверное, в избу вошло несколько солдат.

Что-то зачастил голос старосты — слов не разобрать. Отвечала хозяйка, но тихо. Потом снова хлопнула дверь, прогромыхали солдатские сапоги и послышался громкий голос, сказавший на немецком:

— Он не мог так далеко забраться.