Сергей Борзенко - Огни Новороссийска [Повести, рассказы, очерки]

Красникова еще при обороне Севастополя знали как человека несгибаемой воли, личной храбрости и физической выносливости. Он сразу бросил в бой батальон против наступающих частей 79-й немецкой дивизии. Движение фашистов застопорилось, но вскоре на помощь им подошла 101-я румынская дивизия с приданными ей частями 13-й танковой дивизии.

Батальон майора Красникова прикрывал отход частей, разрозненных с основными силами у Краснодара, которые по шоссе Новороссийск — Туапсе и дальше Туапсе — Майкоп, через Шаумян, выдвигались в район Хадыженских нефтепромыслов.

К тому времени в Новороссийской бухте, у каменных пирсов элеваторной пристани, лег на дно легендарный лидер «Ташкент», потопленный вражеской авиацией при звездном налете. Матросы с лидера, оставшиеся в живых, стиснув зубы, ушли в сводный морской полк, где встретились с моряками гвардейских крейсеров «Красный Кавказ» и «Красный Крым», линкора «Парижская коммуна», подводных лодок, торпедных катеров и береговой обороны. Там оказалось много орденоносцев, защищавших Одессу и Севастополь, Москву и Ленинград, — людей, умевших ценить жизнь, знающих, что такое война, что такое фашист. На белесых холмах у города Новороссийска моряки под командованием подполковника Максима Кравченко приняли на себя первые удары.

6 сентября полк переименовали в морскую бригаду и слили с 305-м и 144-м морскими батальонами. С этого дня началась героическая история бригады — защита Новороссийска. Она прикрывала дороги главного направления. На карте в эти дороги, словно занозы, втыкались синие стрелы немецкого наступления, и при взгляде на нее казалось, что все действия бригады похожи на жертвоприношение, ибо она обречена.

Подполковник Кравченко приказал капитан-лейтенанту Вострикову занять оборону по линии: школа № 18, площадь Коммунаров, шоссе на Мысхако, пролегающее через пригород Станичку. Он обнял его и сказал:

— Умри, но не отходи.

Немцы подтянули к городу танки и тяжелую артиллерию. С утра и до вечера авиация бомбила пристани и цементные заводы, на улицах и площадях рвались крупнокалиберные снаряды дальнобойной артиллерии. Новороссийск горел, охваченный траурной каймой дыма.

К вечеру многочисленная немецкая пехота при поддержке танков прорвала оборону обескровленного 17-го батальона морской пехоты, захватила Мефодиевку— северную окраину города и вокзал. Фашисты распространились на набережную порта, а ночью, выйдя на Туапсинское шоссе, с боем взяли цементный завод «Красный Октябрь».

16-й и 144-й батальоны оказались отрезанными от бригады и частей Красной Армии. Обескровленные роты требовали боеприпасов, оружия, еды. У медиков почти не оставалось никаких лекарств. Положение стало критическим. Политработники провели краткие, но страстные митинги.

На митинге в батальоне Вострикова выступила медсестра Клавдия Неделько.

— Вокруг нас звериные банды, которые не дождутся минуты, чтобы схватить матросов за глотки, отыграться за Одессу и Севастополь, вырезать на спинах у нас звезды, — с железным спокойствием сказала обаятельная девушка, в которую был влюблен весь батальон. — Помощи нам ждать неоткуда, так будем же стоять на своей Малой земле насмерть.

Так в словарь морской пехоты впервые вошли крылатые слова «Малая земля».

Натолкнувшись у кладбища, густо усеянного железными и каменными крестами, на жесткую оборону, танкисты врага прямой наводкой стреляли в упор по обороняющимся матросам.

Востриков поднял своих людей в контратаку. Клавдия Неделько с автоматом, с гвардейской бескозыркой в левой руке и противотанковой гранатой в правой шла первой. Рядом с нею шагали Унтершлях, Ступин, Насонова, Пестряков, Ступка, Руденко. Каждый из них сотни раз видел рядом смерть, у каждого были свои счеты с оккупантами. Моряки пели «Интернационал».

Показались танки с крестами на броне, открыли частый огонь из пулеметов, но моряки, прижимаясь к стенам домов, продолжали идти вперед. Противотанковой гранатой Клава Неделько взорвала вражеский танк. Фонтан желтого пламени поднялся вверх, черный маслянистый дым заволок все вокруг. Танкисты выбрались через запасной люк и тут же были сражены автоматной очередью, выпущенной девушкой.

Пятясь, уцелевшие танки ушли, а семь остались чадить на поле, пахнущем окалиной и горелым маслом.

В бой вступила вражеская авиация; самолеты, словно черное воронье, закружили над головами матросов. Над землей свирепствовал, ураган огня и железа. Люди глохли, из горла и ушей шла кровь, но несколько суток не спавшая, голодная морская пехота стояла, ибо не было приказа уходить с занятых позиций.

Каждый матрос сердцем слышал слова Клавы Неделько:

— Стоять насмерть!

В темную ночь с 8 на 9 сентября к высоким кручам морского берега, почти неслышимые в грохоте боя, пристали шхуны и катера. Командир этой эскадры привез пакет с кратким приказом командующего Черноморской группы войск генерала И. Е. Петрова — эвакуироваться.

Моряки с болью в сердце привели в негодность тяжелое орудие, стоявшие в капонирах береговой обороны.

Под прикрытием 16-го батальона капитан-лейтенант Востриков со своими людьми отплыл на Большую землю, благо плыть недалеко. На горизонте мерцали огни Кабардинки.

Дав возможность товарищам оплыть, 16-й батальон отошел на новую линию обороны, в район школы № 3. При поддержке роты танков вражеской пехоте удалось окружить трехэтажное здание школы, вставшее на их пути, как крепость.

Три танка, подожженные из окон школы бутылками с горючей смесью, зачадили, как факелы, освещая солдат, прижимавшихся к броне. Фашисты ни на минуту не прекращали атаку.

В ночь на 10 сентября командир 16-го батальона наконец получил приказ отходить. К разбитой Рыбачьей пристани под обстрелом подошли сейнера, сторожевые и торпедные катера.

В осыпавшейся землянке при неровном свете «моргасика» подполковник Дмитрий Красников, принявший у раненого подполковника Кравченко командование бригадой, с командирами рот лейтенантами Мартыновым и Андрущенко и младшими лейтенантами Московым и Ябровым на бухгалтерских счетах подбили итог. За две недели боев на улицах Новороссийска краснофлотцы батальона уничтожили несколько рот вражеских солдат и офицеров, разбили три минометные батареи, подавили семь пулеметных точек. Но цифры никого не радовали. На душе у каждого лежал камень — Новороссийск сдан.

— Пора снимать гюйс! — новый комбриг бросил прощальный взгляд на свой командный пункт, шутливо называемый боевой рубкой, загасил свет, неровной качающейся походкой зашагал к пристани, последним взошел на ожидавший его, дрожавший от напряженной работы моторов сторожевой катер. Над головой повисла ракета, неживым огнем осветила угрюмые, небритые лица матросов, и было непонятно, то ли слезы у них на щеках, то ли морские брызги.