Сергей Борзенко - Огни Новороссийска [Повести, рассказы, очерки]

— План? Это ни для кого не секрет. Наш отдел пропаганды будет сообщать вам этот план ежедневно, мы готовы сбрасывать вашим окруженным частям листовки, на которых будем указывать названия наших частей, сжимающих кольцо…

— Ближе к делу, — потребовал Галанин.

— План наступления состоит в том, чтобы ударом шестой армии и первой танковой группы в направлении Ровно, Новоград-Волынский, Житомир, Киев прорвать оборону советских войск, в несколько дней овладеть Киевом, форсировать Днепр и, развивая в дальнейшем наступление на юго-восток от Киева, окружить и уничтожить советские войска, находившиеся западнее Днепра, — вызывающе ответил рыжебородый майор.

— Что Гитлер намеревается предпринять на нашем участке фронта? — нетерпеливо спросил генерал Галанин.

— Войска, сосредоточенные в Румынии, перейдя в наступление с рубежа реки Прут в направлении Могилев-Подольский, Жмеринка, должны на первом этапе содействовать главным силам группы армий «Юг» в окружении и уничтожении советских войск в Западной Украине.

— Вот это то, что нам надо знать, — сказал генерал, сел в машину и уехал.

Пообещав Бондарю написать его жене, мы с Лифшицем отправились в редакцию. Туда уже вернулся Павло Байдебура. Он был в госпитале, когда началась бомбежка города. Писатель вышел на крыльцо, к которому на подводах подвезли первых раненых.

— Товарищ, помоги, — попросил его раненый.

Байдебура взял человека за ноги, а они отвалились, повисли на каких-то жилах. Но он все же внес его в операционную, в которой хирурги старательно мыли руки.

Потом Байдебура внес маленькую девочку. Ей было лет восемь. В детских расширенных глазах застыл ужас, но она не плакала и не стонала, оправляя ручонкой платье, мокрое и красное от крови. Рядом стояла ее мать, еще молодая женщина. Лицо ее было перекошено страданием. Она сказала:

— Хорошо хоть не в красноармейцев попало.

За исключением двух бойцов, все раненые и убитые были мирными жителями.

…Нашу газету назвали «Знамя Родины». Пора было ее печатать. Походная типография оборудована по всем правилам, красноармейцы-наборщики ждут материал.

В редакцию приехал начальник политотдела армии — полковой комиссар Петр Петрович Миркин, собрал всех сотрудников, объяснил обстановку на нашем участке фронта.

— Надо ехать, товарищи, в части, знакомиться с народом, описывать подвиги красноармейцев. — Миркин встал из-под дуба, под которым сидел на складном стуле, пожелал нам успехов, добавил: — Человека можно узнать только в бою… Поведение в бою — самая лучшая анкета, правдиво отвечающая на все вопросы.

Сарнацкий роздал нам карты Румынии, но ни у кого в редакции нет карты Украины.

В тот же день я, Шутов, Головин и Гавура вместе с работниками политуправления Южного фронта, приехавшими к нам в армию, отправились в Черновицы, в штаб 17-го корпуса. В нашей редакции оказалось трое Лифшицев; чтобы не было путаницы, они сами себя в шутку пронумеровали. С нами поехал Лифшиц третий — хороший газетчик и смелый парень.

Проехали Каменец-Подольск. Центр города разрушен бомбами. Осколок перебил водопроводную трубу, и вода выливается из нее, как кровь. На улицах обломки домов и утвари. В разбитых витринах магазинов валяются товары, лежат покрытые пылью флаконы духов, книги. На сломанный тополь залетел помятый медный самовар, на тротуаре, закатив глаза, лежит кукла с оторванными ногами. Легкий ветерок листает томик Гете, забрызганный грязью.

Оставшиеся в городе жители испуганно жмутся к домам, и только регулировщик движения — молодой красноармеец стоит на перекрестке улиц и энергично работает белым и красным флагами. Он не уходит, когда бомбардировщики сбрасывают над городом бомбы. Преодолевая в себе страх, стоять под пулеметным огнем с самолета, не обращая внимания на него, — это стоит многого.

Каменец-Подольск красив, в особенности его старинная часть с высоким Турецким мостом и древней крепостью, покрытой зеленым мохом.

Путь дальше лежал через Хотин. Перед нашим въездом в него городок бомбили. Тяжелая бомба разорвалась в родильном доме. Матери и младенцы погибли в груде пыльных развалин. В живых остался лишь главный врач. Говорят, он был брюнет, а выбрался из-под обломков совершенно седым.

На улицах валялись убитые лошади с оторванными ногами и вспоротыми животами. На войне лошадям достается так же, как людям.

Вместе с колоннами войск, то присоединяясь к ним, то обгоняя их, мы проехали село Недобоуцы, что растянулось на двадцать четыре километра. Запомнились милиционеры, вооруженные винтовками, и земляные укрепления, которые тысячи людей рыли у Черновиц.

В Черновицы въехали ночью. Все городские огни были погашены. Но немецкие самолеты сбрасывали осветительные ракеты, и при их химическом свете мы прочли наклеенную на стену афишу — приказ генерал-майора Галанина. Приказ сдать в комендатуру все частные радиоприемники, не собираться на улицах более трех человек, не ходить позже девяти часов вечера. В городе активничают диверсанты, и потому принимаются крутые меры.

В штабе корпуса нам показали берлинскую газету «Фолькишер Беобахтер», доставленную разведчиками. В газете напечатан приказ Гитлера по армии. Он кончается словами: «Начавшаяся сегодня битва решит судьбу германской нации на ближайшую тысячу лет». Самоуверенный маньяк! Он еще не понимает, что проиграет войну и судьба немцев будет решена волей народов победителей.

Нам предложили остаться ночевать или в комнате для приезжих в самом штабе, или в лучшей гостинице города «Червона Буковина», находившейся против горсовета. Товарищи из политуправления фронта легли на полу в штабе, мы же отправились в гостиницу и спали в номерах «люкс», впервые после долгого перерыва, на белоснежном белье.

Утром приняли душ, растерли тела мохнатыми полотенцами, позавтракали в отличном ресторане и были готовы ехать хоть к черту в зубы. Лифшиц обратил внимание на то, что из города исчезли автобусы, на которых уезжали первые предусмотрительные беженцы.

Фронт находился километрах в сорока от Черновиц. Несколько неприятельских дивизий рвались к городу. Мы разбились на две группы. Я и Лифшиц уехали в полк, стоящий у местечка Герц, трижды переходившего из рук в руки.

Ехали по отличному шоссе через села, полные зелени. Загорелые девушки с крупными темными глазами в расшитых цветным бисером белых кофтах бросали в наш грузовик белые и красные розы.

— Бейте крепче германа! — кричали они.

На остановках приходили босоногие крестьяне в узких белых полотняных штанах, черных фетровых шляпах с вязаными сумками через плечо и зонтами в руках; предлагали табак, боялись, что вернутся помещики, отберут землю, данную им Советской властью.