Фатех Ниязи - Солдаты без оружия

— Вы сами повинны в задержке, теперь отправитесь только тогда, когда у нас появится возможность!

— Сколько же придется нам ждать? — с досадой спросил Олимов.

— Один бог знает! — неопределенно пожал плечами комендант, мужчина средних лет с пустым, болтающимся правым рукавом гимнастерки. — Может, два часа, а может, и двое суток!

Олимову от этих слов стало не по себе, такого еще никогда с ним не бывало: надо же почти перед самым концом пути случиться беде! Угля не хватало, в вагонах становилось все холоднее и холоднее, да и кормить людей было уже почти нечем — всего-то осталось, что немного хлеба да сечки, по словам Барот-амака, который вместе с Олимовым обходил эшелон, не сегодня завтра и еще несколько человек наверняка слягут…

Все это Олимов, стараясь быть спокойным и сдержанным, снова и снова объяснял коменданту, а тот, как только комиссар трудовой армии в очередной раз появлялся перед ним, неизменно повторял:

— В первую очередь эшелоны, следующие на фронт! Во вторую — эшелоны с ранеными, вы — в третью очередь!

Наконец Олимов не выдержал и, придя в комендатуру, наверное, уже в шестой раз, в упор поглядел на коменданта:

— Я требую отправить наш эшелон! И немедленно! В течение ближайших часов! В противном случае я вынужден буду обратиться в областной комитет партии и к руководству военного округа!

— Вы меня не пугайте! Не из пугливых! — усмехнулся комендант. — Немало повидали таких шустрых на передовой! Да и здесь насмотрелись!.. Освободите помещение, вот что я вам скажу!

Нервы Олимова были на пределе, впервые в жизни у него тряслись руки, он засунул их в карманы пальто и, не находя иного выхода, вытащил из кармана гимнастерки красную книжечку — удостоверение члена ЦК Компартии Таджикистана, положил перед комендантом. Он был непреклонен.

— Немедленно соедините меня с начальником гарнизона или с любым секретарем горкома партии! Если с вами мы не можем найти в течение вот уже полудня общего языка, надеюсь, там-то меня поймут!

Комендант взял в руку документ, и Ориф не расслышал, что он сказал, что-то вроде: «Зачем это мне?»… Тогда Олимов повысил голос, приказал: «Читайте!» И тот, сначала нехотя, еще раз взглянул на удостоверение, потом более внимательно — на Орифа и, нервно покашливая, после минутного молчания вернул ему удостоверение:

— Товарищ Олимов, ну зачем же нервничать?.. Мы что-нибудь придумаем!.. Обязательно! — Тон его помягчал, он вроде бы извинялся.

Не успел комендант договорить, как вдруг где-то поблизости прогремел выстрел. Оба в испуге так и застыли. «Что стряслось?» — только и мог вымолвить комендант, побледнев. Тут же, почти без перерыва, бабахнуло снова.

— Извините, я сейчас, только разузнаю, в чем там дело! — Комендант торопливо вышел.

Минута превратилась в полчаса, однако он все еще не возвращался, терпение Орифа лопнуло, и он, выйдя на платформу, увидел в конце ее группу солдат, что-то беспорядочно выкрикивающих и приближающихся вместе с комендантом к комендатуре. Среди них Ориф узнал Барот-амака, Ака Навруза и других трудармейцев. В центре группы, различил Ориф, один из солдат с винтовкой наперевес вел кого-то впереди себя.

— Что случилось? — спросил Олимов Барот-амака, идущего прямо к нему.

Тот был растерян, обескуражен, впрочем, как и все остальные, кто шел с ним.

— И все же, товарищ комиссар, трус совершил свое позорное дело!

— Что случилось, объясните?!

— Двое из тринадцатого вагона все-таки задумали бежать, да у стоящего рядом эшелона с военным снаряжением напоролись на часового. На его предупреждение среагировал только вот тот, Тулабай Захиров, он остановился, а другой, Максудов, продолжал бежать вдоль состава. После третьего предупреждения часовой выстрелил и ранил его в ногу… Ну, он, конечно, упал… А второй — вот он, впереди часового, — рассказывал Барот-амак, кивая головой на группу солдат, приближающихся к ним.

Впереди часового со связанными за спиной руками, опущенной головой медленно шел человек, по виду еще не очень старый, крепкий, с густыми усами.

По приказу коменданта часовой провел задержанного в комендатуру, куда он пригласил и Олимова, потом вошел сам, плотно закрыл за собой дверь. Олимов попросил пригласить Барот-амака как старшего по эшелону и Ака Навруза, его заместителя.

— Где же раненый? — коротко спросил Олимов.

— Его увезли в больницу! — Ака Навруз был в совершенном расстройстве.

— Тяжело он ранен, Ака Навруз?

— Во всяком случае, не смертельно…

Комендант посмотрел на Олимова:

— Что будем, товарищи, делать с этим гражданином?

— Что будем делать? — гневно сверкнул глазами Ориф. — По законам военного времени его как дезертира немедленно следует передать военному трибуналу!

Беглец с низко опущенной головой не произнес ни слова.

Ака Навруз подошел к нему.

— Вы хоть представляете себе, Тулабай, чем может обернуться для вас этот поступок?

Дезертир вопросительно глянул на Ака Навруза.

— В лучшем случае это тюрьма — и не на один месяц! — продолжал Ака Навруз, — на годы! — скрестив пальцы, он посмотрел сквозь них на Тулабая. — А ваши товарищи в это время будут честно трудиться, и наступит время, когда все они с чистой совестью, сознанием выполненного долга вернутся домой к своим женам и детям!

Тулабай неожиданно вдруг заныл, но Барот-амак одернул его:

— Опозорил всех, трус, теперь еще и слезы проливаешь!..

— Итак, товарищи, как же мы поступим? — снова задал вопрос комендант. — Может быть, подготовим документы, а до суда посадим его на гауптвахту?

Барот-амак с сожалением, грустно обвел взглядом стоящих рядом Олимова, Ака Навруза, поглядел на коменданта, устало проговорил:

— Если не возражаете, хочу дать вам совет.

— Слушаем вас, — пожал плечами комендант.

— Впервые у нас произошел такой случай, он не только для таких, как этот, для всех нас послужит хорошим уроком… — Барот-амак помолчал, будто сомневался в чем-то. — Что, товарищи, если на первый раз мы возьмем его на поруки?..

Взоры всех обратились к Тулабаю, который все продолжал всхлипывать. Олимов нерешительно покачал головой, но из-за уважения к Барот-амаку промолчал.

— Хотелось бы знать, что думает по этому поводу ваш комиссар, товарищ Олимов, — комендант повернулся к Орифу. — Я не против. С этим поступайте, как сочтете нужным. Но документы на того, другого, раненного при попытке к бегству, подготовить необходимо — и как можно скорее!

На лице Олимова боролись гнев и сомнение.

— Если вы, уважаемые Барот-амак и Ака Навруз, возьмете этого человека на поруки, пожалуйста, это в вашей власти, но я не могу и никогда на это не решусь! Ибо нет у меня твердой веры…

Тулабай внимательно слушал тех, кто сейчас решал его судьбу, и, видно, порядком перепугался, потому что, услышав последние слова Олимова, зарыдал теперь по-настоящему, в голос, и, всхлипывая время от времени, умолял: