Михаил Лобачев - Дорогой отцов [Роман]

Шмидт, угадывая ход мыслей командующего, уверенно заявил, что генералу Рокоссовскому не удастся быстро, как он того хочет, расчленить армию в районе Мамаева кургана.

— Что значит не быстро? Это не военный язык, — заметил Паулюс.

— Я вам доложу… Через двадцать минут.

В его голосе звучали деловитость и привычная строгость. И чем быстрее шестая шла к своей гибели, тем рьяней усердствовал начальник штаба на своем посту. Шмидт как будто боялся самого себя, а быть может, не столько себя, сколько фарисействовал перед подчиненными ему офицерами и генералами, дабы у них не возникло подозрения насчет его слабости и упадка духа в этот грозный час, и он, усердствуя сверх меры, впадал в суетливость и казался смешным и неловким, чего не мог не заметить Паулюс, к которому он заходил чаще, чем нужно, пытаясь как можно лучше понять своего командующего, о чем он думает, как намеревается поступить со своей судьбой. Это, возможно, больше всего занимало Шмидта и составляло главный его интерес, поскольку поведение Паулюса могло сказаться на его личной судьбе. Ведь ему доподлинно было известно, что некоторые генералы советовали Паулюсу издать приказ в плен генералам не сдаваться, а покончить жизнь самоубийством. Паулюс отклонил это предложение и предоставил генералам право распорядиться своей судьбой по своему усмотрению.

Шмидта это устраивало. Он, возможно, уже с того часа начал использовать предоставленное ему право насчет своей судьбы. Он потихоньку, освобождаясь от громоздких вещей, стал укладывать в небольшой чемоданчик необходимые вещи, которые ему нужны во всякой обстановке, в том числе и в плену, с чем уже внутренне смирился и держал это в глубокой тайне.

Полки дивизии Родимцева готовились к штурму северо-восточных склонов Мамаева кургана. Батальону Лебедева было приказано атаковать водоотстойники городского водопровода, которые находились на самой макушке высоты и господствовали над окрестностью. Из серых бетонных водоемов немцы могли вести огонь вкруговую. Бассейны пытались порушить из артиллерии, их бомбили самолеты, но все это мало помогало, потому что баки (их было два), заглубленные в землю, выглядывали на поверхность узкими кромками, из-за которых немцы, ощетинившись стволами пулеметов и автоматов, легко разили огнем всякого, кто пытался одолеть высоту в лобовую. Приходилось искать путей менее жертвенных.

Лебедев, устроившись под бетонным мостом, перекинутым через железнодорожное полотно, отдавал последние указания старшему лейтенанту Драгану. Драган, после того как с Голодного острова перебрался на левый берег Волги, зашел в санбат своего полка. Там ему обработали раны на руках, и он, малость передохнув, через три дня возвратился в свой полк.

Полковник Елин, не веря своим глазам, долго разглядывал похудевшего и осунувшегося Драгана, у которого правая рука висела на повязке, а левая, строго по стойке, прилегла к замызганной штанине.

Полковник, не сводя с Драгана своего изумленного взгляда, подошел к нему и, положив ротному на плечи свои крупные руки, крепко обнял его и, усадив рядом с собой, забросал вопросами.

— Что стало с Червяковым? С его заместителем Федосеевым? Какова судьба ротных?

Драган, тяжело помолчав, с грустью доложил, что всех командиров, судьбой которых интересуется полковник, всех (кроме Федосеева) эвакуировали за Волгу — они были ранены или контужены.

Елин долго молчал. Глубокая тоска, звучавшая в словах Драгана, подняла в душе полковника горечь об утрате хороших, боевым временем проверенных людей. Да, батальон блестяще выполнил свою задачу. Почти десять дней бойцы и командиры бились в окружении. Гвардейцы не пропустили врага к центральной волжской переправе, они позволили выиграть время полку и всей дивизии. Все это так, но трудно было смириться с фактом потери батальона.

Елин долго расспрашивал Драгана о батальоне. Ему все, решительно все хотелось знать о боевых действиях батальона.

Драган рассказал, как бойцы, испытывая жажду, долго разыскивали в развалинах воду и как, найдя ее в парковом бассейне под носом у врага, всю ночь вычерпывали касками и, дорожа каждой каплей, переносили к себе на рубеж.

— С хлебом, — продолжал Драган свой рассказ, — было несколько легче. В подвале гостиницы «Люкс» нашли несколько мешков муки. Там же выпекали хлеб местные женщины, хоронившиеся в подвале. Паек был невелик, но все же терпеть было можно.

Елин, поняв, что порядком утомил Драгана своими расспросами, сказал:

— На сегодня хватит. Сегодня отдыхайте, а завтра — за дело. В батальоне Лебедева примете роту.

Лебедев очень скоро понял, какого умелого офицера ему подослали, и он, как лучшему, приказал Драгану занять вершину кургана. Сюда же Лебедев направил своего друга, политрука Солодкова.

Солодков в эти дни находился в самом возбужденном состоянии, и его нетрудно было понять — ведь его завод от высоты по прямой — не более двух километров, а до родного дома — рукой подать. Дом, собственно, давно разбит и сожжен, но это, однако, нисколько не меняло положения: полоска обожженной земли с неизъяснимой силой тянула его к себе, заставляла радостно замирать сердце при одной мысли о том, что час встречи с родным пепелищем близится. И с не меньшим волнением ему думалось о своей мартеновской печи. «Как она? Что с ней стало? Что от нее осталось? И осталось ли?»

— До темноты не более часа, Александр Григорьич, — говорил Лебедев. — Только затемно пойдешь в разведку.

Солодков, выслушав Лебедева, продолжал настаивать и уверять его в том, что с разведчиками ничего не случится, что высоту он знает так же хорошо, как свои пять пальцев; что на этой высоте в детстве он порвал не одну рубашку, за что не раз был «обласкан» папашей.

— Это хорошо, Александр Григорич, — сказал Лебедев. — А вылазку все-таки отложим дотемна. Получше проверь людей, которых возьмешь с собой.

— Об этом можешь не беспокоиться.

— С рассветом начнем штурм. Вот так, Александр Григорьич, — сказал Лебедев, давая понять, что разговор закончен и ему надо отправляться к себе в штаб.

Скоро Лебедеву позвонил Елин. Полковник с пристрастием допросил Лебедева, все ли у него готово к завершающей (так и сказал — «завершающей») атаке.

— Мой батальон свою задачу выполнит, товарищ полковник, — доложил комбат.

В том, что батальон выполнит свою боевую задачу, Лебедев нисколько не сомневался, но какой ценой — вот вопрос. На штурм пойдут лучшие люди батальона — так всегда бывает в подобных случаях. И кто-то из них никогда не вернется в свою семью, под кров своего очага. И тут он невольно вспомнил о Солодкове. «Неужели на пороге своего дома с ним…» Он оборвал свою мысль, нагнал морщины на лоб. «Надо попридержать его, — подумал Лебедев, — но как?»