Евгений Герасимов - Чудесный источник [Повести]

— Чтобы я больше этого не слышал, — сказал отец.

— Чего? — спросил Ким, все еще отказываясь понять отца.

И тот опять пристально поглядел на него через плечо.

— Кто это «мы»?

— Ну, я…

— И?

— Ну и… — Ким замялся, а потом сказал вызывающе: — Ну и ты, конечно.

— Значит, «мы» — это «я и комиссар», так ведь надо понимать?

Этот непростой разговор закончился тем, что отец предупредил:

— Смотри же, чтобы о тебе не стали говорить: «Сыночек комиссара».

Киму следовало забыть, что он сын комиссара, но как тут забудешь, если отец в постоянной тревоге за мать и за Женьку не спит по ночам, поворочается на нарах под шинелью да и выйдет из землянки — опять пошел посты проверять!

Перед тем как уйти с партизанами в лес, Глеб Семенович отправил жену, Марию Павловну, с маленьким Женькой к своим деревенским родственникам, в дальний от Городка угол района. Эвакуироваться с семьями других городковцев, поехавшими на восток большим обозом, с коровами, гусями и курами, Мария Павловна отказалась, да и самому Глебу Семеновичу очень не хотелось отправлять жену с маленьким сыном в далекий, полный неизвестности путь. Он думал, что, живя в глухой, отдаленной от больших дорог деревне, семья будет в безопасности и он сможет даже иногда навещать ее, но вскоре ему пришлось очень пожалеть, что не уговорил жену эвакуироваться.

Уже на второй месяц после оккупации района немцами Мария Павловна вынуждена была бежать из деревни, где она поселилась с Женькой у родных: однажды ночью какой-то незнакомый человек постучал ей в окно, вызвал во двор и сказал, что больше оставаться здесь нельзя — немцы уже знают, что она жена партизанского комиссара и с часу на час могут нагрянуть в деревню. Женька лежал больной, в жару. Мария Павловна завернула его в одеяло, взяла на руки и пошла в сторону Подужинского леса разыскивать партизан. На другой день дозорные отряда встретили ее возле леса, когда она, бредя по колено в снежной целине, уже валилась с ног. Женьке шел восьмой год — нелегкая ноша для женщины.

Мария Павловна хотела остаться в отряде, но Глеб Семенович не согласился тогда на это. Многие бойцы, семьи которых были в деревнях, хотели взять их к себе в лес, на партизанскую базу, но всем разрешить было нельзя, это бы обременило отряд, а сделать исключение для своей семьи комиссар не мог себе позволить. И он поселил ее у знакомого колхозника в деревне, стоящей на опушке Подужинского леса.

Первое время Глеб Семенович почти каждый день вечером, как только стемнеет, ездил с Кимом на санях проведать жену, узнать о здоровье Женьки. Они встречались на задах деревни, у старого заброшенного сарая, береглись чужих глаз и всякий раз долго прощались, не зная, увидятся ли еще здесь или вообще где-либо. Гитлеровцы в те дни стягивали против подужинских партизан крупные силы, постепенно окружали лес, и со дня на день каратели должны были появиться и в этой деревне.

Возвращаясь после свидания с женой, Глеб Семенович, бывало, клал руку на плечо Кима, притягивал его к себе, и, когда они ехали так, полуобнявшись, в санях, Ким крутил головой по сторонам: а вдруг из-за дерева выйдет на дорогу дозорный боец и увидит эти телячьи нежности комиссара. Ну как тут поймешь отца: то даже «мы» нельзя сказать, забыть надо, что он отец, а то сам обнимает, притягивает к себе, как маленького.

Ким тоже тревожился за мать и маленького брата, и его тянуло поближе к отцу. Был бы отец рядовым бойцом, и все было бы просто, но отец комиссар, и поэтому Киму неудобно подойти к нему и сказать:

«Папа, а что, если я сейчас сбегаю разведать, как там у мамы с Женькой?»

А отец может делать вид, что Ким для него всего лишь один из бойцов отряда, может строго отчитать при всех, за какой-нибудь пустяк объявить строгий выговор и вдруг, совсем как раньше, дома, подойти, сесть рядом, посидеть немного молча, а потом заговорить о Женьке:

«Волнует он меня. Боюсь, не серьезное ли у него что-нибудь с желудком?»

Нет, не понять всего этого Киму. Если ему нельзя забывать, что он рядовой боец, то отцу тем более нельзя забывать, что он комиссар: к чему эти разговоры о Женькином желудке?

Бывало и наоборот: Киму казалось, что отец совсем забыл о семье.

Окруженным в Подужинском лесу партизанам надо было за ночь проскользнуть снежной целиной мимо нескольких деревень, забитых немецкими войсками. Отец шагал впереди по колено в снегу. Ким шел по его следам и думал: как же это так — они уходят куда-то далеко, а мать с Женькой остаются тут, в занятой немцами деревне? Когда-то еще отряд вернется сюда, а немцы, наверное, уже рыщут по хатам, может быть, уже схватили мать, волокут, вывертывают руки, бьют прикладами. Огни деревни, где они остались, светились позади, все дальше и дальше. Ким глядел на эти удалявшиеся, уже чуть заметные в ночной тьме огоньки, и перед глазами его стояла растерзанная, с окровавленным лицом мать, разинувший в диком крике рот Женька, и у Кима подкашивались ноги. А отец шагал снежной целиной, не оглядываясь, если и оглянется, то только чтобы бойцы подтянулись, не отставали.

Нашлись люди, которые помогли тогда Марии Павловне скрыться от немцев, и она стала скитаться с сыном по деревням, перебираясь из одной в другую, как только появлялось подозрение, что немецкие полицаи выследили ее.

Партизанские разведчики не раз докладывали командиру, что семья комиссара в опасности и лучше бы вывезти ее в отряд. Командир и сам был такого же мнения, но Глеб Семенович упорно стоял на своем: не может он делать исключения для себя. С ним не спорили, но после того, как Глеб Семенович был тяжело ранен, командир отряда решил сделать по-своему и послал за Марией Павловной нескольких бойцов на двух санях с пулеметом.

Когда Марию Павловну с младшим сыном привезли в отряд, Глеб Семенович, лежавший в санях, укутанный в тулупы, только что пришел в сознание. Он не мог говорить, но по глазам его видно было, как он рад, что его не послушали.

А теперь вот — Ким это чувствует — оправившийся после ранения отец уже не очень-то доволен, что в отряде собралась вся его семья. И Ким его понимает. Мать иногда забывает, что он такой же боец, как и все, начинает беспокоиться о его здоровье — не простудился ли или, еще того хуже, по своей учительской привычке делает ему выговоры: «На каком это ты языке разговариваешь? Что это за „чесанули“? Что это за „тикай“?»

Такие выговоры и смешат и возмущают Кима: надо все-таки понимать, что он партизан, а не школьник.

И командиры уже боятся открыть рот в присутствии «мамаши». И почему все, и командиры, и бойцы, называют ее мамашей? Это тоже не нравится Киму.

Через лесное урочище Дубовые горы, где остановился на привал вернувшийся с севера в свои родные места городковский партизанский отряд, проходит из России на Украину дорога, известная в округе под названием Свиного шляха. Говорят, что в незапамятные времена по этой дороге возвращалась на Украину купленная там бедным русским мужиком поросая свинья: опоросилась у него и побежала с поросятами назад к своему старому хозяину на богатые украинские корма. Много тут, на границе России и Украины, ходит всяческих сказок и легенд. Говорят, что тут есть тысячелетние дубы, с которых во времена татарского нашествия, когда местное население скрывалось в лесах, день и ночь перекликались сторожевые дозоры. Может быть, и с этого дуба, на который Ким забрался сейчас, в те давние времена какой-нибудь русский ратник в кольчуге перекликался со своими товарищами дозорными.