Александр Проханов - Синицын

Это сновидение присутствовало в нем вместе с чутким, сквозь сон, вслушиванием в звонки телефона, к которому подходил замполит, в далекие одинокие выстрелы. Оно было соединено с ожиданием трескучей очереди, ударов в било, после которых начнут шипеть и лопаться бенгальские вспышки падающих "эрэсов" и зыбкая темнота будет иссечена белым пунктиром и красными летящими гроздьями. Среди яви и сна, среди детской грезы и военной тревоги мелькнула мысль о Синицыне, его растерянное лицо с крохотной темной родинкой.

Утром во время завтрака, когда ели с замполитом плохо разогретую кашу с тушенкой, запивали приторно-сладким, пресно пахнущим чаем, замполит сказал:

— Куда-то Синицын пропал! Не был на поверке ни вчера, ни сегодня. Дохлый, забьется куда-нибудь как мышь и спит!

Мокеев испытал мгновенную тревогу. Вчера перед сном не пошел, не проведал Синицына.

Не доев, не допив, отложил кашу и чай, выбрался из блиндажа в рыже-красное, еще не накаленное солнцем пространство, где колючим до горизонта ворохом тянулась "зеленка", а разрушенные кишлаки в косых лучах солнца напоминали лунный пейзаж.

Он нашел сержанта Лобанова, устанавливающего пулемет "бэтээра", аккуратно, бережно подносившего масляный ствол.

— Да не трогал я его, товарищ капитан! — раздраженно говорил сержант. — Не хочу о говно мараться! Мне двенедели дослужить, и чтоб я из-за этого чьмо под трибунал пошел! Да пусть с ним другие пачкаются, только не я!.. Говорил взводному — таких, как он, лучше сразу к "бэтээру" привязать и пустить на духов, пусть его сразу пристрелят, чем он нас всех подставит потом!.. Ненавижу!

— Может, ты его вчера вечером прижал? — допытывался Мокеев. — Может, ты его даванул втихаря?

— Да не трогал я его, товарищ капитан!.. Где-нибудь в складе или в траншее забился, сачок, чтоб от нарядов уйти!.. Сейчас появится!

Сержант, ненавидя Синицына, боясь перенести эту ненависть на вороненый ствол пулемета, бережно пронес его мимо Мокеева, подал на броню пулеметчику.

Мокеев вышел на связь с батальоном, получая указания из штаба. Колонн на подходе не было. Трасса оставалась пустой. Сопровождения не предвиделось. Заставы могли заняться хозяйством — продолжить строительство, ремонт и профилактику техники, прибраться, постирать. Бесконечные, неисчислимые хлопоты маленьких, затерянных в азиатской степи гарнизонов.

Его отвлек замполит. Взволнованный, запыхавшийся прибежал на наблюдательный пункт:

— Дуканщик явился!.. Говорит: "Один из ваших в "зеленку" ушел! Там его духи взяли!.. Теперь в кишлаке!.. Хотят дальше в горы! А там в Пакистан!.." Наверняка Синицын!.. Драпанул, дурак, в "зеленку"!.. Что делать-то будем?

Мокеев торопился к дуканщику. Говорил с ним, стоя у полосатого шлагбаума. Торговец из малой, притулившейся к кишлаку лавчонки оказывал офицерам заставы мелкие услуги — снабжал сигаретами, баночками с напитками "си-си", получая взамен позволение обделывать свои плутовские делишки. Кормился у заставы, скупая втихомолку у солдат и прапорщиков тушенку, молоко, а иногда и солярку.

В чалме, в долгополой хламиде, зорко, умно поблескивая маслеными глазками, дуканщик держался за руль велосипеда, обклеенного сусальными нашлепками с изображением птичек и бабочек Переводил солдат-таджик.

— Говорит, люди Момада взяли!.. Говорит, Момад сегодня уйдет кишлак Пакистан!.. Берет шурави с собой!.. Там шурави продавать, большие деньги хватать!..

Мокеев, слушая, вспоминал вчерашнего сидевшего на кровати Синицына, его бледное, мокрое от слез лицо. Смотрел на желтый кишлак, на волнистые ду-валы, на лазоревый колпачок мечети. Представлял, как где-то там, в этой глинобитной деревне, среди вооруженных бородатых людей сидит Синицын, такой же несчастный и бледный.

— Что делать будем? — спрашивал замполит. — В штаб сообщить? Шумиха начнется!

Капитан представил эту начавшуюся шумиху, связанную с побегом солдата. Звонки в полк, в дивизию, в Кабульский центральный штаб. Приезд, комиссий, допросы его, замкомбата.

— Что делать-то будем? — беспомощно вопрошал замполит.

И, глядя на желтый кишлак, на смуглое, с редкой бородкой лицо духанщика, проникаясь страхами, сострадая Синицыну, испытывая к нему, виновнику тревог и напастей, едкую неприязнь, почти ненависть, он создавал мгновенный, рождавшийся на лету замысел. Двигался, бежал по траншее, приказывая на бегу:

— Два "бэтээра" на выход!..

Забили, захлестали из железных задников "бэтээров" две зловонные дымные дуги. Резервная группа, на ходу подпоясываясь, захватывая автоматы, вскакивала на броню. Сержант Лобанов в расстегнутой рубахе цепко цапнул скобу, невесомо взмыл, угнездился в люке, стискивая облыселый, без воронения автомат.

— Я — на головной! — крикнул капитан замполиту. — В ближний дом!.. Ты на второй! Прикроешь! Десант рассыпь в цепь, по проулку!.. Я им, сукам, покажу Пакистан! Я им, сукам, покажу продавать!.. Самих продам, как баранов!

Мокеев отсылал замполита на вторую машину, сам же, ударяя автоматом о крышку люка, заталкивал ноги вниз, в полутьму, где крутилась белесая, без шлема макушка водителя, устраивался на сиденье пулеметчик.

— Вперед!..

"Бэтээры" рванулись чадно, пыльно, вписываясь в ухабы, помчались к трассе. Мелькнул дуканщик на велосипеде, раздувая хламиду, шарахнулся от ревущих машин. Вырвались на бетонку, пересекли ее, ухнув в кювет, пошли по проселку к желтизне набегающих глиняных стен. Мокеев скалился от ветра, видел, как плотные буруны пыли выталкиваются из-под скатов, нацелился зрачками на близкий, открывавшийся проулок, на глиняную горловину, куда втягивалась дорога, превращаясь в деревенскую улицу.

Вдоль стены шли две женщины в паранджах, зеленой и розовой, ахнули, прижались к дувалу. Мальчик в красной шапочке, гнавший прутиком овец, вскрикнул, и овцы, плеснув комочки пыли, кинулись врассыпную. Синяя головка увенчивала плоскую, похожую на сарай мечеть. У входа стояли два старца, чернобородый и сивый, оба отпрянули, скрылись в дверях.

— Стоять! — крикнул в люк Мокеев, оглядываясь, успевая заметить шест, на котором висела плетеная клетка и в ней перепархивали пестрые птички. — За мной! — махнул рукой, зная, что сметает этим жестом солдат с брони. Спрыгнул, кинулся к дувалу, в который была вмурована деревянная зеленая дверь. — Вперед! — прижался спиной к стене, видя, как вторая машина проскочила дальше к мечети и солдаты, мелькая в пыли, занимают оборону. — Лобанов, толкай!

Сержант упруго, мощно, превращаясь в твердый толкающий таран, ударил с разбега в дверь. Выбил ее внутрь, проваливаясь вслед за зелеными щепками в солнечное нутро двора. В этот солнечный, наполненный трухой и пылью проем прыгали солдаты. Мокеев, пропуская их вперед, поворачивал автомат, готовый огрызнуться очередью.