Николай Дворцов - Море бьется о скалы [Роман]

Возле угла барака немец разделяет людской поток. Часть пленных, отходя вправо, бросает камни на краю большой мутной лужи. Другую часть немец направляет в центр двора, где норвежцы закладывают из камня фундамент благоустроенного латрина [13] Уборная. .

Степан угождает вправо. Здесь ближе. Это хорошо: иначе камень опять бы вырвался из рук. Он уже сползает, раздирая острыми гранями кожу на ладонях, пальцах. И Степан спешит. Шаг, еще и еще…

Наконец-то!.. Камень падает в кучу. Степан облегченно вздыхает. Как хорошо! А если немцы уже уничтожили остатки прижатых к Волге наших частей? А может, наоборот… наши подбросили подкрепления. Если бы так…

Немцы и полицаи не дают передохнуть и минуты. Криками и ударами они гонят вверх за новой ношей.

— Смотри, вот кукла… — говорит из-за спины Степана Васек. — Прикончил Жорку…

— Откуда знаешь? — бросает через плечо Степан.

— Повар сказывал. Он видал…

Степан впивается взглядом в часового. Немец молод, ему не больше двадцати. Он дьявольски красив. Только красота какая-то особенная, сахарная. Кажется, юнец только что сошел с открытки базарного фотографа. Он обнимался там с такой же сахарной красавицей, а понизу открытки шла, обрамленная цветочками, подпись: «Любовь — счастье жизни!».

Степану сначала не верится, что такой мог убить Жорку, но, поравнявшись с конвоиром, он уже не сомневается.

Юнец рисуется, ни на секунду не забывая, что он красив. Небрежно отставив на каблук левую ногу, он держит на автомате пальцы с розовыми ногтями. На русских юнец смотрит уголком глаз и так, будто мимо него движется что-то гадкое, до невозможности омерзительное.

Степан взрывается яростью. Взрывается так, что слепнет от горячего тумана, а руки сжимаются в кулаки. Степан старается вырвать их из карманов шинели.

— Чего встал? — Васек подталкивает в спину Степана. — Иди.

Точно очнувшись, Степан устремляется вперед, к камням. Сейчас он его… рассчитается. Только бы не промахнуться, а там будь что будет. Пусть топчут, рвут на части…

Степан поспешно набрасывает в полу шинели камни, сверху кладет остро сколотый. В нем добрый килограмм, если не больше. Степан спускается по склону. И с каждым шагом в нем нарастает напряжение. Оно достигает предела: Степан весь дрожит. Сейчас… Вот тут он… Где!.. Бледный, Степан ищет глазами юнца. Его нет. Неужели сменился? Досадно и в то же время — в этом Степан стыдится признаться даже самому себе — он доволен. Умирать, черт возьми, все-таки не хочется. А он шел на верную смерть.

На этот раз немец отталкивает Степана влево. Степан бредет на средину двора. Еще издали он замечает там между норвежцами знакомого — того, с суровым лицом и молодыми глазами. Направляется к нему.

Опустясь на корточки, Степан медленно, даже больше чем медленно, выкладывает к ногам норвежца камни. В трех шагах стоит немец с винтовкой. Степан настороженно ждет окриков, за которыми следуют пинки и приклады. Но немец молчит. Смотрит на Степана и молчит. Потом вовсе отвертывается, заводит разговор с другим немцем, стоящим чуть подальше.

Норвежец поворачивает к Степану лицо, прикрытое широкими полями зюйдвестки, подмигивает и говорит;

— Гудаг! Лангзам [14] Гудаг — добрый день, ( норвеж ). Лангзам — медленно, ( нем ). . Помалю…

Степан удивляется — до чего мягок и певуч голос. А норвежец достает из нагрудного кармана комбинезона помятую сигарету и, прикурив, затягивается несколько раз. Посмотрев в сторону немца, норвежец кладет сигарету на камень, показывает на нее глазами Степану.

— Камрад…

Степан накрывает сигарету ладонью.

— Их — Людвиг. Ду?.. — спрашивает норвежец, поддевая мастерком цементный раствор.

— Их — Степан.

— Штепан? Корошо…

— Проходи! Не задерживайся! — приказывает Зайцев.

Немцу ничего не остается, как сказать:

— Шнель.

Но в его голосе не чувствуется злобной ненависти.

Отойдя несколько, Степан берет в рот сигарету. Она еще не потухла. Горит… От первой же глубокой затяжки Степан пьянеет. «Эх, жизнь разнесчастная, пропала ни за понюх табаку, — думает он. — Лены своей, конечно, больше не увидеть. Для нее я давно погиб. А норвежец-то… Вот человек! И немец не похож на остальных. Почему я не спросил о Сталинграде? Вот балбес».

Этот рейс показался Степану легче остальных. Всю дорогу до камней и обратно с ношей Степан складывал из своего небогатого запаса немецких слов нужные фразы. Он, пожалуй, впервые подосадовал, что раньше не занимался как следует немецким языком. Но все равно он спросит.

Все шло как нельзя лучше. Он опять угодил влево. Опять около Людвига стоял тот невысокий немец. Обрадованный Степан поспешно опустил ношу. И оплошал — камень, падая, прихватил средний палец правой руки, сорвал ноготь. Но Степан, не чувствуя вгорячах боли, обращается к норвежцу:

— Людвиг, ви Сталинград? Капут? [15] — Людвиг, как Сталинград? Погиб?

Норвежец, продолжая работать, опасливо смотрит из-под полей зюйдвестки на немца, потом улыбчиво на Степана.

— Нейн, Штепан! Дорт цу гайц, абер штадт никc фален, — норвежец, чтобы Степан лучше понял, добавляет. — Шталинград никc капут! [16] — Нет, Степан! Там очень жарко, но город не пал. Сталинград не погиб!

«Сталинград наш! Не взяли! Все брехня!» — хочется крикнуть Степану так, чтобы слышали все, все!

Немец в крайнем удивлении: у русского ноготь висит на ленточке кожи, кровь, смешиваясь с грязью, залила всю ладонь, капает на землю, а он радостно улыбается. В чем дело?

Немец что-то говорит, Степан улавливает два слова — арцт и ревир [17] Врач и санчасть. . Он, кажется, хороший, этот немец. Честное слово! Не похож на остальных. Хотя черт его знает… А Сталинград в наших руках. Близок локоток, да не укусишь. Ваську надо сказать. Вот обрадуется!

Немец обращается к своему соседу, показывая на Степана. Тот с безразличным видом отворачивается. Тогда немец зовет стоящего в стороне Зайцева. Махнув рукой, грубо выкрикивает:

— Ду, комм гиер! [18] — Ты, иди сюда!

Зайцев подбегает, вытягивается. Выслушав немца, он говорит «яволь» и поворачивается к Степану. Окровавленная рука вызывает на его красивом лице гримасу брезгливости. Он говорит:

— Иди в санчасть!

Садовников отрезал еле державшийся ноготь, смазал рану йодом, быстро и ловко замотал палец бумажным бинтом.

— С усердием, видать, трудился?

Степан не знает, что говорить. Каков этот врач?

— Я?.. Не поэтому… Нечаянно получилось…

Врач, попеременно прищуривая глаза, смотрит на Степана то в ободок пустого очка, то через стекло. Степану почему-то становится неудобно. Он встает, нагреваясь уйти.

— За камнем спешишь? Останется и на твою долю. Откуда?