Николай Дворцов - Море бьется о скалы [Роман]

— Ну, что же, Вилли, давай выпьем за твое именье. Я думаю, ты пригласишь меня в гости? Вспомним тогда Норвегию.

— Какой разговор, Франц! Обязательно. Мы будем пить это… как ее… вотка и есть сало.

Они смотрят друг на друга и смеются. Боцман смеется от души, тонким писклявым голосом, а унтер беззвучно, неприятно скаля зубы.

Денщик тем временем выходит на низенькое, в три ступеньки, крылечко барака. Вдоль ворот, отделяющих немецкий блок от лагеря пленных, мерно расхаживает взад-вперед часовой. Пятнистая плащ-палатка на нем потемнела, тяжело виснет, хлопает углами по широким голенищам сапог. А дождь безжалостно хлещет своими бичами. Немец согнулся, дрожит, как бездомный щенок.

— Аркадь!

Немец пытается улыбнуться, но синее, как сырая печенка, лицо оказывается неподвластным. У него лишь жалко кривятся губы.

— Ветер шлехт! Васер унд васер!.. Имма васер [38] — Скверная погода! Вода и вода!.. Всегда вода. .

Аркашка не спеша спускается по ступенькам.

— Что допекло, балда осиновая?

Часовой непонимающе таращит глаза.

— Аркадь, вас ист бальда?

Денщик смеется глазами.

— Это значит, что ты олух царя небесного. Понимаешь?

Часовому неудобно показывать себя бестолковым. Он утвердительно кивает.

— Я, я [39] — Да, да. . Понимай.

— Ну и хорошо, что такой понятливый оказался.

Немец начинает клянчить сигареты. Кося глазами на дверь, он говорит и показывает на пальцах, что получает всего три сигареты в день. Это пустяки. А вот там, — головой кивает на комнату боцмана, — курят, сколько хотят. А как приятно, сменившись с поста, покурить в тепле.

Денщик, нагловато ухмыляясь, слушает немца без внимания. Его больше интересует пленный. Выглянув из-за кухни, он приближается к воротам. Идет несмело, оглядываясь, метрах в пятнадцати останавливается. Кто это?

— Аркаша! Аркашенька! — зовет пленный. — Выходи, дорогой, сюда. Я вон того дьявола боюсь.

Дунька! Что ему надо? Денщик опускает руку в карман, нащупывает там пачку, не вынимая ее, берет одну сигарету. Часовой жадно хватает мокрыми пальцами подачку, поспешно прячет ее под плащ-палатку.

— Данке, Аркадь!

Денщик выходит за ворота навстречу Дуньке, с высокомерной ухмылкой спрашивает:

— В чем дело?

Дунька мнется, шевелит толстыми губами, глаза дергаются, увиливают от прямого взгляда денщика.

— Мне бы к господину унтеру… Сделай милость, Аркашенька. Век благодарить буду, ей-богу!

Денщик, уперев в бока руки, хохочет. Хохочет долго и так раскатисто, что часовой с недоумением смотрит на них из-за проволоки.

— Вас ист?

— Ой, уморил, Дунька. Нашел себе ровню, брата…

Смех внезапно обрывается. Денщик с грозным лицом наступает на Дуньку.

— Да ты что, спятил? Уж не думаешь ли, что господин унтер-офицер выйдет к тебе по дождю? А может, тебя в комнату пригласить?

— Да я… Господь с тобой, Аркаша!.. — Дунька, окончательно растерявшись, готов был ударяться вспять, но мысль о буханке подстегнула его, сделала более решительным. — Дело важное. Аркаша. Господин унтер-офицер сами потом поблагодарят, истинный господь. Ты уж помоги, дорогой.

— Да в чем помогать-то? Говори! Сам господин унтер доверяет мне во всем, а ты крутишь.

Дунька оправдывается. Боже упаси, чтобы он таился. Поди, не дурной, все понимает. Оглядываясь на все стороны, Дунька доверительным полушепотом сообщает о случайно подслушанном разговоре:

— Эта шельма-девчонка записочки через проловку старшому кидает. Истинный господь… А в них про дружбу на всякие лады… Дескать, русские и норвеги друзья неразлучные. А потом еще что-то перекинула. Я толком не понял. Похоже на карточку. Старшой с этим Федором-полицаем пристально разглядывали. Мыслимое ли дело. Сам подумай, до чего может так дойти?

Дунька ищет на лице денщика сочувствия, но его нет. Аркашка хмурится, сердито спрашивает:

— Ты шлангов захотел на задницу?

— Сохрани господь! — оторопел Дунька.

— Получишь! Как пить дать!.. Уж я-то господина унтер-офицера знаю.

— Милый!.. За что такая напасть?

— А за то, что господин унтер-офицер брехни терпеть не может. Он даже из себя выходит, весь побелеет и затрясется. И тут держись… Задаст жару.

Дунька испуганно замахал руками.

— Бог с тобой, Аркашенька! Да какая же тут брехня? Да я голову на отсечение…

— Не брехня, говоришь? — денщик зло прищурил глаза. — А кто при этом был, кто еще слыхал разговор? Где записки и фотография? Нет?

— Энтот дьявол черный порвал все… А больше никого… Невзначай получилось… По нужде, значит, в латрин хотел…

Денщик улыбнулся, покровительственно похлопал Дуньку по плечу.

— Вот видишь. Я, скажем, могу тебе поверить А вот господин унтер-офицер ни за что… Он, знаешь, как это поймет? Первым долгом подумает, что ты шкурничаешь, не о немцах беспокоишься, а о себе, хочешь, чтобы тебя отблагодарили, местечко теплое дали. Вот мое дело совсем иное. Я проявил себя на фронте. А ты что сделал там?

Дунька замялся, заморгал.

— Понимаешь, Аркаша, я всю жизнь этих проклятых большевиков ненавижу. Истинным господь! Прям с самого раннего измальства, кода нас окулачили. А так, чтобы чего-нибудь, не приходилось, случай не подвертывался.

— Ненависти, Дунька, мало. От ненависти большевики не умирают.

Денщик повернулся, намереваясь уйти, но Дунька поспешно схватил его за рукав.

— Минуточку, Аркаша. Христом богом прошу…

— Думаешь, мне интересно мокнуть под дождем? Он вон еще больше расходится.

— Да ты посоветуй, как быть мне, а? Вот ведь наказание господне. Головы не приложу, — сокрушался Дунька, не отпуская рукав денщика.

— Хозяин, говорят, барин. Делай, как лучше считаешь. Хочешь, я могу доложить? Только не обижайся, если перепадет.

— Нет, нет, Аркаша! — посыпал скороговоркой испуганный Дунька. — Ты уж пока помолчи. Подождем. Может, я еще что узнаю. Я постараюсь…

Денщик подумал и сказал:

— Так, пожалуй, лучше. Заметишь что — сразу ко мне. Надо этих типов вывести на чистую воду.

— Выведем, Аркашенька, ей богу, выведем. У меня не сорвется. А потом к унтеру, к господину унтеру. Двоим-то поверит. Ну, дан бог тебе здоровья. дорогой.

Дунька заспешил в барак. Маленький, неуклюжий, он смешно семенил ногами, кособочил. Денщик смотрел в его спину до тех пор, пока тот не скрылся в дверях.

— Действительно. Дунька… Настоящая…

И зашел в немецкий блок.

Денщик сидел на топчане и листал старые, уже прочитанные хозяевами иллюстрированные журналы. По фотографиям он старался представить жизнь в непобедимой стране-освободительнице. Ему казалось, что в Германии все делается напоказ. Видать, живут там не как хочется, а как приказывают. А природа здорово смахивает на декорации.