Николай Дворцов - Море бьется о скалы [Роман]

Прошло два дня. По вечерам Цыган вовсе не занимался кольцами.

— Ты что же, задумал ноги протянуть? — пошутил Бакумов, напоминая собственные слова Цыгана. Тот досадливо отмахнулся:

— Надоело. Знаешь, все забурлило, зашумело, как в половодье.

Он помолчал и выразительным взглядом спросил о том тайном, известном, как он полагал, только им двоим: «Как же быть? Что придумать?»

Никифор вздернул плечами, дескать, ничего не знаю. И Цыган мгновенно завял. Опустив голову, с сожалением сообщил:

— Утром такой дурак причалил. Ох, и здоров. Вахтман-поляк сказывал: заберет отсюда солдат. Сейчас, говорит, много отправляют на Остфронт. Вот бы!..

На третий вечер Бакумов будто случайно встретил Цыгана в уборной. Выждав, когда не стало людей, спросил:

— Не ушел тот дурак?

— Стоит.

— Уголь брал?

— Начал.

Бакумов встал у двери так, чтобы было видно подходивших к уборной.

— На, добавь, им все мало…

Увидав на ладони Бакумова кусок угля с блестящими гранями. Цыган не сразу понял, в чем дело. А когда понял, качнулся, как пьяный. Но уже через какую-то секунду овладел собой, жадно схватил уголь, засунул в карман брюк и руку оставил там.

— Своих остерегайся… Задержись тут…

Цыган молча кивает, а глаза горят, дышит порывисто.

Бакумов не спеша выходит из уборной, бредет по двору, смотрит на темно-фиолетовое, усеянное звездами небо.

На следующий вечер Цыган весел как никогда. Его черная физиономия блестит не хуже старательно начищенных сапог, то и дело сверкают зубы. Он опять энергично взялся за кольца. Бакумов, как и положено компаньону, помогает.

— Хватит, отдохнули, опять надо штаны протирать, — Цыган хитро щурится, подмигивает Бакумову. А улучив удобную минуту, шепчет: — Порядок… Прямо в трюм. И никакого риску.

Бакумов чувствует, как учащенно токает в висках кровь. Вот оно настоящее дело, борьба! Дошли! Не то еще будет! Загорит земля под фашистами, везде загорит!

— Семен! Белое пятно на черном фоне — что такое?

— Подожди, — Цыган, сосредоточенно задумываясь, заводит вверх глаза. — Черт ее знает…

— Не знаешь? — Бакумов хохочет. — Да ты же… Твои зубы и лицо.

— Придумал же… Ну и чудак человек!..

А спустя примерно неделю Цыган сообщил, что приезжали в порт гестаповцы. Долго приглядывались, принюхивались ко всему и уехали не солоно хлебавши. Выходит, «кусок угля» где-то в море сработал.

Отсчитав мастеру последнюю партию пленных, Федор перебросился несколькими словами с начальником конвоя и неторопливо зашагал к цементному складу.

Утро было по-обычному пасмурное, но тихое, теплое. Море мягко плескалось о прибрежные камни. Два недавно установленных на бетонные основания тяжелых орудия настороженно уставились длинными стволами в голубоватую дымку, которая легкой шторой колыхалась над морем. Цокая коваными каблуками, мерно расхаживал около орудий часовой. Где-то поблизости, за шторой дымки, четко выстукивал мотор. Федор знал, что это маленький белый пароходик курсирует между двумя частями разъединенного фиордом города.

— Дзинь! Дзинь! Дон! — звенит около конторки мастеров рельс, возвещая о начале работы. Сегодня он, будто назло пленным, звенит весело, с беспечным задором.

Пройдя вдоль берега, Федор заворачивает к бункерам с песком. Здесь, у Капусты, работает заменивший Егора Бакумов. Уже несколько дней подряд Федор умышленно назначает его на песок. И Степан несколько дней подряд в команде Бакумова. Он, должно, уже повидался с Людвигом. Какие, интересно, новости?

Навстречу Федору из-под бункера тяжело выкатывается вагонетка с песком. Четверо толкают ее. Среди них — Бакумов. Федор, посторонясь, подзывает его.

— Ты что же это? Полицай должен распоряжаться…

Федор улыбается, а Бакумов, опустив голову, сокрушенно вздыхает.

— Не могу я так… От одного названья тошно становится. Полицай!.. Догадало вас…

— Ничего, привыкнешь. Я вот тоже поначалу мучился… А теперь убедился — не зря… Все-таки кое-что делаем. Вот напоили…

— Плохо, что не на глазах… Нет такого удовлетворения…

— Увидим еще! Потерпи!..

— Смотри, как бодро настроен! — удивляется Бакумов. — Раньше, кажется, такого не замечалось.

— Раньше воду в ступе толкли. Все слова, слова… Для меня они хуже касторки. Что Степан?

— Ничего особенного…

— Как в Тунисе?

Бакумов досадливо поморщился.

— Все так же… Действия союзников похожи на мышиную возню. Так можно сто лет воевать.

— Черт знает… Весной-то, может, развернутся?

— Где там! — с досадой фыркает Бакумов. — Я потерял веру… Вот бомбы они не жалеют. Опять сыпали…

Со стороны бетономешалок показался Капуста. Идет с опущенной головой. Федор и Бакумов притихли, забыв о том, что мастер ни слова не понимает по-русски.

— Добрый день, господни мастер! — говорит Федор.

Капуста, оторванный от каких-то дум, смотрит бессмысленно.

— Добрый день! — повторяет Федор. — Как дела, господин мастер?

Капуста зло сплюнул и заворчал:

— Дела! Какие теперь дела!

— Что так! — удивился Федор.

Капуста был настолько расстроен, что не заметил гонкой насмешки. Его тянуло поделиться постигшим горем. Он угрюмо сказал:

— За одну ночь не стало моего родного городка. А какой был город! Теперь одни развалины Жена с детьми с трудом добралась до деревни. Живет в коровнике, у чужих людей. Сын болеет. Вот и дела…

Федор сочувственно вздохнул:

— Плохо.

— Хорошего мало. Война приносит сплошные несчастья, больше ничего… — взгляд мастера уперся во влажную кучу золотистого песка около дороги.

— Опрокинули? Собрать! Все собрать! Чтобы никакого следа! Ферштеен ду?

— Да, понятно, — отозвался Никифор. — Все сделаем.

— Гони вагонетки! Они стоят. Им лишь бы стоять, — взмахнув по привычке палкой. Капуста заспешил к бункерам, часто семеня по железным шпалам узкоколейки.

— Видал, как запел? — цедил вслед мастеру Федор. — Наши разрушенные города их не беспокоили… Иди, выполняй свои обязанности.

Побывав на выгрузке цемента, Федор направляется в яму. Справа от него туда же в яму тянется канава, глубокая и прямая, точно проведенная по линейке линия. Пленным немало пришлось потрудиться, чтобы прорубить ее в сплошном камне.

Низ и стены канавы забетонированы, большая часть, укрыта толстыми железобетонными плитами. В «окна» виднеются в полумраке кабеля. Они напоминают вытянувшихся по дну удавов.

Примерно в двадцати метрах от первого бокса канава оканчивается глубоким бетонированным колодцем. От него отходит в разных направлениях уже три канавы. Они значительно уже и мельче центральной.

Федор видит, как высокий, костлявый электрик фирмы «Сименс», согнувшись вопросительным знаком, что-то кричит а колодец. Спустя несколько секунд из колодца выныривает Васек, который уже вторую неделю ходит в подручных электрика.