Анатолий Никаноркин - Сорок дней, сорок ночей [Повесть]

Смотрим в сторону Керчи, смотрим и не уходим.

Полыхает, полыхает осиянное зарницами небо.

Утро спокойное. Медики, человек тридцать, высыпали во двор. Здесь и замполит Чувела, и светленькая сестра Раечка — они высадились у школы и только на рассвете пришли сюда. Чувела по-прежнему красива, и даже царапина над изогнутой бровью ей идет.

Солнце. У нас тихо, а в Керчи все гудит. Гул доносится сильнее, чем ночью. Армия наступает!

В нашем полку солидное пополнение — ночью высадились два батальона пехоты (комбатов Железнова и Радченко), рота автоматчиков, противотанковый взвод, штаб, хозяйственники. Жить можно! Жаль, мой земляк, ведущий хирург медсанбата Квашин, по-видимому, погиб. Катер наскочил на мину. На катере были еще два врача, две сестры, шесть санитаров. На дно пошли автоклавы, биксы, передвижные-операционные столы, прожекторы. Все-таки мы еще надеемся…

Эвакуация раненых почти сорвалась: катера причалили дальше, чем предполагалось.

Умываемся. Поливаю Кольке из котелка.

— А что? Здесь не так уж плохо, — встряхивает он длинными волосами, посматривая на виноградники, сопки.

Не переубеждаю. Так и я думал в первый день после высадки.

Рассказывает:

— Вы в ту ночь в один прием и высадились. А мы блуждали, блуждали, да так с мотоботами и не встретились. Вернулись. На вторую ночь дикий шторм, чуть не потонули… Пермякова за борт смыло — чудом спасся. А сейчас напоролись на немецкие баржи — еле пробились…

Пермяков с утра исчез. Колька говорит: «Старший врач пошел к Нефедову».

Спускаемся к пляжу — на гладком, зализанном песке — железные колья, на них надписи по-немецки: «Minen!»

Колька кривит губы:

— О!

По дороге рассказываю, что мы пережили за эти три дня в поселке.

— Лапа, а ты геройский парень, — говорит он вполне серьезно и даже с нежностью. — «Могло быть хуже», — как говорил наш общий друг.

Вспоминаем Ромку и смеемся. Колька все расспрашивает:

— А где передовая?

— Везде, кругом…

— Колечко?

— Вроде… Но как бы фрицам сейчас самим не попасть в окружение.

— Точно. Из Керчи к нам двинут! Фрицам Сталинград маленький устроим!

Море взбаламученное, грязное: обломки мачт, снасти, пробковые пояса, канистры, фляжки, противогазные трубки, перемешанные с сором и водорослями, болтаются на волнах.

На берегу — подбитые ночью мотоботы. Прибило множество трупов. На разбитом катере стрельба. В трюме что-то горит, дымит, патроны трещат.

Колька поднимает резиновый кисет — внутри красноармейская книжка. Фамилию солдата не разберешь, расплылась от воды; в книжке фотокарточка девочки с бантом, и надпись сохранилась: «Любимому папочке… Извини, что плохо вышла».

Солдат, наверное, из тех, кто вчера тонул.

На складском дворе полно новых людей. Хозяйственники прибирают к рукам все, что только приглянется. Нам нельзя зевать! Встречаем Конохова.

— Вот чудеса в решете, — удивляется он. — Вчера не знал, куда высадился. Сейчас смотрю, да ведь в этом рыбачьем поселке наш пионерский лагерь был! Вот там в клубе столовая была. А вот по этой черепичной крыше, по сараю, Ленька-лунатик еще ходил… А на мысу — раскопки древнего города…

— Где Копылова? — спрашиваю я.

— Они с Чувелой и Пермяковым к Бате пошли. Надутый ваш старший какой-то. Спорили они, я слышал. Чувела хочет санроту с медсанбатом объединить, а Пермяков против.

— Объединиться — отличная идея, — одобряю я. — Ты, Колька и я будем ассистировать Копыловой. Пермяков терапией займется. Сестра операционная есть.

— Сейчас главное — наступать, — говорит Колька. — Атам дело покажет. Объединиться, разъединиться…

На севере, в стороне Керчи, по-прежнему гудение. Чуть видна голубоватая полоска земли, и над ней вспышки, как над доменными печами.

— Там, где высадилась армия, — завод Войкова и старая турецкая крепость Еникале, — поясняет Конохов.

— Слушай, так это же совсем близко, — говорит Колька.

— Километров двадцать пять…

Возвращаются Чувела, Копылова и Пермяков. Женщины идут решительно, настроение воинственное. Пермяков отстал, нехотя передвигает ноги. Чувела, оказывается, с утра успела все осмотреть и с ходу набрасывается на меня:

— Из школы раненых не эвакуировали!

— Знаю. Не успели сюда подтащить…

— Давно нужно было часть раненых перенести. Удобное место на берегу.

— Наших раненых мы отправили…

— А то — чужие? Наши — ваши?!

Мне этот разговор не нравится. Красивые глаза могут быть и злыми. Чего ей нужно?

Отвечаю дерзко:

— Я полковой врач и отвечаю за раненых полка.

— Вот-вот, к сожалению, не вы один так думаете. Пожалуйста, — обращается она к Пермякову.

Пермяков, часто моргая, подходит к Кольке:

— Соберите всех офицеров… Так сказать, гм… разговор…

Собираемся в сарае, где ночевали медсанбатовцы. Разговор короткий. Полк готовится к наступлению, нам нужно быть наготове.

— Санрота объединяется с медсанбатом — так требует обстановка, — без вступления рубит Чувела. — Распылять силы непозволительно!

— Мы вот распределили, кто чем будет заниматься, — продолжает Копылова.

Чувела передает ей блокнот. Копылова читает:

— «Копылова и Никитин — хирурги санбата, Горелов отвечает за доставку и эвакуацию раненых, Мостовой — начальник аптеки, Ксения Герасько — операционная сестра, Чувела отвечает за питание, размещение раненых и, конечно, за политработу. Пермяков и Чувела возглавляют медсанбат». Да… Санинструктора Пыжова (Рыжего) забирают в батальон — там нужно как можно быстрее усилить медсостав.

— Считаю, нам нужно немедленно строить землянки и блиндажи для раненых, — добавляет Чувела.

Пермяков молчит, как будто его ничего не касается. А ведь он среди нас старший по званию — капитан. Только в конце раскрывает рот:

— Смысла зарываться в землю не вижу. Под Керчью большое наступление.

— А вдруг придется задержаться здесь на неделю-две? — возражает Копылова.

— Не думаю… Все решится за несколько дней, а может быть, и часов.

— Товарищ капитан, вы, кажется, слышали приказ полковника Нефедова? — вспыхивает Чувела.

— Нефедов согласился на объединение санроты с санбатом… Внутренние, чисто медицинские дела мы должны решать сами.

Да, в данном случае Пермяков прав, думаю я. Какого черта мы будем теперь здесь торчать? Безусловно, рванем вперед!

Батальоны нашего полка начинают наступление в 11.00. Бой за сопки — их пять на левом фланге. И где-то там комбат Чайка, связь с которым наладили. Молодчага, до сих пор держится. Немцы на рассвете перебросили часть своих сил к Керчи — это нам на пользу.

С Копыловой направляемся в операционную. Это та самая комната в клубе, которую я намечал под перевязочную.