Рышард Лисковацкий - Жизнь вечная

Тогда еще никто не подсчитывал материальные и людские потери (позднее было подсчитано, что погибло 250 тысяч варшавян, город разрушен на 80 %), но все уже понимали: произошла национальная трагедия. Солдаты Армии Крайовой, из тех, что слепо верили пролондонской пропаганде, испытывали парализующее разочарование, гибель надежд. В высказываниях солдат Армии Людовой сквозила горечь: они были втянуты в акцию, которая преследовала глубоко чуждые им авантюрные цели. Мальчишки-повстанцы выходили из огня наименее морально амортизированными. Попросту еще не доросли ни до понимания интриг безответственных реакционных политиканов, ни до накала взрослых эмоций. Они воспринимали скорее внешнюю сторону событий. Страшных, но не лишенных каких-то моментов, созвучных их романтическим, бойскаутским идеалам товарищества и взаимовыручки. Ведь они видели сражавшихся на одной баррикаде солдат разных подпольных формирований и десантников Войска Польского, видели советские самолеты, бомбившие гитлеровцев и сбрасывавшие варшавянам оружие и продовольствие, слышали об иностранцах, даже таких неправдоподобно экзотических, как, скажем, австралийцы, присоединявшихся к восставшим полякам (по уточненным данным, в Варшавском восстании участвовали представители 18 национальностей из 13 стран). Потом все это будет подтверждено историками и названо яркими свидетельствами национальной и интернациональной солидарности, примеров которой, заметим попутно, в произведениях Лисковацкого немало.

Он, автор более тридцати книг стихов и рассказов, романов, повестей для юношества, писатель-коммунист, уже тридцать с лишним лет трудится на литературном поприще. Почти таков же стаж его работы в системе средств массовой информации ПНР. И сейчас он работник печати, главный редактор еженедельника «Море и земля», издающегося в Щецине. Между тем в юности ему грезилась судейская мантия. После освобождения страны среди молодежи, исстрадавшейся от оккупационного произвола, профессия стража законности пользовалась особой популярностью. Абитуриенты осаждали юридические факультеты. Интерес к правоведению рос в годы показательных процессов над нацистами в Познани, Кракове, Гданьске и Варшаве, героями которых были судьи и прокуроры, блестящие ораторы, страстно и аргументированно изобличавшие гитлеровских преступников, сгоряча переданных Польше англо-американской военной администрацией. И росла вера, что будут найдены и преданы суду все палачи, что юристам надолго хватит работы.

У каждой эпохи бывают свои пристрастия, надежды и… разочарования. Холодная война делала свое, Запад все явственнее покровительствовал военным преступникам и тем кругам, которые когда-то поддержали и привели к власти нацистов. И вот с высокой трибуны прозвучало откровенное признание: правосудию не дали выполнить свой долг до конца, осудить всех виновных, чему воспрепятствовали участники нового империалистического заговора, опасающиеся, что разоблачение тайных кулис вчерашней агрессии скомпрометирует агрессоров завтрашних. Это был голос члена Верховного национального трибунала ПНР, профессора Ежи Савицкого, который, не ограничиваясь констатацией бессилия органов правосудия, назвал их преемников.

«Ту борьбу, которую помешали довершить в залах судебных заседаний, должны последовательно продолжать силы общественности, обеспокоенной судьбами мира и прогресса, — заявил он. — Прокуратура покидает поле боя, силы общественности выступают в поход».

К этому походу, естественно, примкнула польская антифашистская литература, в ту пору уже окрепшая и громко заявившая о себе целым созвездием документальных и художественных произведений: «Дымы над Биркенау» (1945) С. Шмаглевской, «Медальоны» (1946) З. Налковской, «С баррикады в долину голода» (1946) М. Русинека, «Захватчики» (1946) Я. Добрачинского, «Из страны молчания» (1946) В. Жукровского и других. Она-то и призвала в свои ряды Лисковацкого, который понял, что перо — самое эффективное оружие для расплаты за отца, за попранное отрочество, за гибель почти двух миллионов его сверстников. О годах, проведенных на юридическом факультете Люблинского университета, он никогда не жалел. Ведь там, наряду с пониманием законов, учили искусству постижения сложностей человеческой натуры и взаимоотношений между людьми, столь необходимому писателю. И правомерно ли вообще говорить о какой-либо «измене» писателя первоначально избранной профессии? Лисковацкий и в литературе остался судьей, неустанно творящим суд на фашизмом и теми моральными и политическими деформациями, которые породил бесчеловечный оккупационный режим.

Открывающий сборник роман «Жизнь вечная» — лучшее из антифашистских произведений писателя, показывающее на неброских, локальных примерах неприятие подавляющим большинством польского общества политики расовой дискриминации, проводимой оккупантами. Это была достойная отповедь западным пропагандистам, которые с целью компрометации ПНР не устают фабриковать по заданию реакционных кругов «научные труды» и многосерийные фильмы, тенденциозно искажающие умонастроения поляков времен гитлеровского нашествия. Книга получила в Польше хорошую прессу, была удостоена почетной премии.

«Роман является попыткой художника вернуться во времена гитлеровского нашествия, попыткой нетрадиционной и смелой, не похожей на предпринимавшиеся ранее и достаточно известные, — писал видный польский критик Витольд Навроцкий. — Книга рассказывает о проблемах, знакомых нам по мемуарам и историческим трудам об участи поляков и евреев Замойщины под игом «нового порядка»; это произведение исполнено драматизма и величайшей искренности».

Витольд Навроцкий не случайно подчеркнул место действия романа. Замойщина для поляков — страшный символ оккупации. Весь мир знает трагедию чешской деревни Лидице. На Замойщине таких Лидице были десятки. Эта территория, часть Люблинского воеводства (по оккупационной номенклатуре — дистрикта), с наиболее плодородными землями, согласно «Генеральному плану Ост», подлежала очистке от местного населения и предоставлению в качестве «жизненного пространства» немецким колонистам. С ноября 1942 года по август 1943 года, пока не помешали активные действия партизан и катастрофические неудачи на Восточном фронте, оккупанты успели ограбить и выселить 100 тысяч человек из 293 деревень. 30 тысяч мужчин и женщин Замойщины было отправлено в концентрационные лагеря и на принудительные работы в Германию. Часть «расово неполноценных» детей, отобранных у родителей, гитлеровцы обрекли на мученическую смерть от голода и замерзания в запертых вагонах, загнанных в глухие тупики, часть вместе с немощными стариками сослали в специальные поселки-резервации, где их также ждала неминуемая гибель, 10 тысяч детей, признанных годными для онемечивания, вывезли в рейх.

Читать дальше