Альманах «Подвиг» - Подвиг, 1969 № 03 [альманах]

Андреа прошел в открытую дверь балкона, нависшего над темной неподвижностью гавани. Меллори шел по пятам. Легонько дотронулся он до плеча грека, когда тот опускал батарею на пол.

— Никаких осложнений? — тихо спросил Меллори.

— Совершенно никаких, Кейт, — Андреа выпрямился. — Дом пуст. Я так удивился, что обошел его вокруг дважды, чтобы лишний раз убедиться в этом.

— Отлично! Великолепно! Наверное, честная компания рыщет сейчас в поисках нашей группы по всему острову. Интересно, как они запели бы, узнав, что мы сидим у них в гостиной?

— Никогда не поверили бы, — молниеносно ответил Андреа. — Здесь они будут нас искать в последнюю очередь.

— Как я хочу, чтобы ты оказался прав! — с жаром произнес Меллори, прошел к решетчатым перилам, глянул вниз, во тьму под ногами, и вздрогнул. Спуск намечался длинный, очень длинный, в добрую сотню футов. Было очень холодно: проклятый, хлещущий как из ведра дождь пронизывал до костей... Он отступил на шаг и потряс руками перила. — Как ты думаешь, эта штука достаточно крепка?

— Не знаю, Кейт, не знаю, — Андреа пожал плечами. — Надеюсь, что выдержит.

— Надеюсь, что да, — эхом отозвался Меллори. — Да дело и не в этом. На вид перила крепки. — Он опять далеко высунулся за перила, глянул вверх и чуть вправо. В иссеченном дождем сером ночном мраке едва проглядывалась еще более черная темень — жерло пещеры, в котором находились два больших орудия, две зловещие пушки острова Наварон. Пушки, расположенные всего в сорока футах от них и футов на тридцать выще. А между ними и пушками — стена утеса. Пещера и теперь для них так же недоступна, как луна. Он пошел было с балкона, но услышал шаги прихрамывающего Брауна. — Иди-ка к входной двери, Кейси, и стой там. Лучше у окна. Переднюю дверь не закрывай. Если придут гости, впусти.

— Бить только кулаками и ножом. Не стрелять. Не так ли, сэр? — промолвил Браун.

— Только так, Кейси.

— Хоть это мне оставили, — мрачно произнес Браун и захромал к двери.

Меллори повернулся к Андреа.

— На моих часах без двадцати трех.

— То же и на моих: без двадцати трех девять.

— Какая удача, — усмехнулся Меллори и с улыбкой обратился к Миллеру. — Давай, Дасти. Начали.

Через пяток минут Меллори и Миллер сидели в таверне на южной стороне городской площади. Стены, столы, стулья и полки хозяин выкрасил в этакий яркий отвратительно-веселенький цвет. Такого же цвета были ящики с бутылками: у всех островитян неизменное правило — красить винные коробки в синий с красным, а кондитерские — в зеленый цвет. Несмотря на это, таверна оказалась довольно угрюмым, плохо освещенным помещением, таким же мрачным, как суровые герои войны за Независимость. Горящие глаза героев с пышными усами глядели с дюжины плакатов, наклеенных на стену на уровне глаз. Между каждой парой плакатов висела реклама фиксовского пива. Впечатление непередаваемое. Меллори вздрогнул, представив, как это все выглядело бы при ином освещении. Если бы трактирщик не поскупился на него. Но в кабачке, кроме чадящих масляных ламп, поставленных на стойку, не было другого света.

Полумрак вполне устраивал новых посетителей. Их темная одежда, поношенные пиджаки, кушаки и сапоги выглядели весьма заурядно, а черные шапочки — фески, неизвестно где добытые Лукой, были вполне уместны. Островитяне в таверне — их было человек восемь — носили точно такие же. Одежда вполне подходящая. Трактирщик не обратил на них особого внимания. Даже от хозяина питейного заведения едва ли можно ожидать, что он помнит в лицо всех жителей пятитысячного городка. Патриотически настроенный грек, как его отрекомендовал Лука, даже и бровью не повел бы, появись в трактире немецкие солдаты. А немцы там были — четверо солдат за столиком у самого прилавка. Меллори и .Миллер их не боялись. Лука презрительно назвал этих немцев бандой старух. Меллори догадался, что это штабные писаря, которые приходят сюда каждый вечер.

Миллер закурил вонючую местную сигарету и с отвращением сморщил нос.

— Чертовски странный запах в этом притоне, начальник.

— Выброси сигарету, — посоветовал Меллори.

— Вы не поверите, но запах, который я чую, во много раз хуже сигаретного.

— А! Гашиш, — коротко пояснил Меллори. — Проклятие всех здешних портов. — Он кивнул в угол. — Парни из той дыры дымят им каждый вечер. Ради этого они только и живут.

— Что же, им обязательно нужно дьявольски шуметь, когда они этим занимаются? — брюзгливо спросил Миллер. — Посмотрел бы на такую компанию Тосканини!

Меллори глянул на кучку людей в углу, сгрудившихся вокруг играющего на бузуко — мандолине с длинным грифом. Тот пел нудную заунывную песню курильщиков гашиша из Пирея. В музыке слышалась какая-то меланхолия, была какая-то восточная привлекательность, но сейчас она действовала на нервы. Чтобы по-настоящему оценить эту песню, нужно быть в определенном состоянии, нужно иметь беззаботное настроение. А Меллори никогда в жизни не чувствовал себя более озабоченным, чем сегодня.

— Да, это довольно мерзко, — заметил он, — но зато мы можем спокойно разговаривать, чего нельзя было бы позволить, если они вдруг встанут, соберутся и уйдут.

— Как я хочу этого! — мрачно сказал Миллер. — Я бы с удовольствием помолчал, — он принялся брезгливо ковыряться в смеси из маслин, печенки, сыра и яблок, лежащей на тарелке перед ним. Как истинный американец, много лет подряд пивший аперитивы, он не одобрял греческий обычай запивать еду вином. Неожиданно он поднял глаза, погасил сигарету и спросил со стоном: — Ради бога, начальник, сколько мы еще будем терпеть это?

Меллори глянул на него и отвел глаза. Он точно знал, что испытывает сейчас Миллер, ибо и сам испытывал то же самое. Напряженность ожидания, взвинченность — каждый нерв натянут как струна: многое зависело от последующих нескольких секунд. Не напрасны ли их труды и страдания, погибнут или будут жить люди на Ксеросе, напрасно ли или не напрасно жил и умер Энди Стивенс, — все решится сейчас, через несколько мгновений. Меллори еще раз глянул на Миллера, увидел его нервные руки, глубокие морщины вокруг глаз, плотно сжатые побелевшие губы — признаки сосредоточенности, но решил не придавать им значения. Из всех людей, которых он когда-либо знал, спутником в этой ночи можно выбрать только тощего, угрюмого американца. За исключением Андреа. А быть 4может, и не исключая Андреа. Лучшим диверсантом Южной Европы назвал Миллера тогда, в Александрии, капитан Дженсен. Он проделал долгий путь сюда исключительно ради сегодняшней ночи. Сегодняшняя ночь — это ночь Миллера.

Меллори посмотрел на часы.

— Через пятнадцать минут — комендантский час, — спокойно сказал он. — Ракета будет через двенадцать минут. Осталось ждать четыре минуты. — Меллори увидел пульсирующую жилку на виске Миллера и невольно подумал: то же самое мог заметить на его лице и американец. Он вспомнил о раненом Кейси Брауне. В доме, из которого они недавно ушли, радисту предстояла ответственная работа, а дверь в самый критический момент останется без охраны. Кейси будет на балконе. Стоит ему оступиться... Он заметил, что Миллер как-то странно смотрит на него и криво улыбается.