Владимир Возовиков - Время алых снегов

Заворочался Оганесов, заговорил во сне на родном языке. Может быть, идет он сейчас улицей далекого армянского села и видит мать... Или ту девушку?.. Сельские ребята почему-то скучают по дому больше городских.

А ночь вовсе не так черна, как кажется на первый взгляд. Она словно дышит, меняя оттенки: то густо-сиреневая, то фиолетовая, то как будто по черному прошлись вишневой краской. Это значит: земля повернула к солнцу и восход близится, хотя горизонт на востоке еще так же глух, как на юге или на западе...

Из зеркального стекла глянуло грустное русалочье лицо.

«Я хочу побыть с тобой немного — мы же не виделись целую вечность».

«Уходи! Здесь неподходящее место для свиданий».

«Ты сердишься из-за него, да?.. Но ты же знаешь — он давно не муж мне. Больше года нас связывал один штамп в паспорте. Но появился ты, и даже штампа не стало».

«Но он был! И штамп, и тот... был!»

«Когда он был, я думала: он — это ты. Его не стало, как только я поняла заблуждение. Разве не прощается единственное и нечаянное заблуждение?»

«Почему я должен прощать или не прощать тебя? Я не поп, а ты не прихожанка. Ты даже не солдат в нашей роте».

«Ты должен простить меня, потому что я сразу понравилась тебе. Ты полюбишь меня или уже любишь».

«Любишь, полюбишь — что за вздор! Я уже полюбил свою невесту Любу. С меня одной любви довольно».

«Когда ты первый раз назвал ее невестой, ты думал, что она — это я. С тобою случилось то же заблуждение, и я прощаю его».

«Я не нуждаюсь в прощении женщины, из-за которой лгал и изворачивался, а потом едва не влип в историю. Ты хоть представляешь, что произошло в кафе и что еще могло произойти?..»

«Не пойму, на кого ты сейчас больше наговариваешь: на меня или на себя? Ты ли это — такой злой и несправедливый?..»

...Пустынная, черная река бежала в глубине перископа. Наверное, и днем она здесь так же черна: болота, которые пересекают ее русло, не очень далеки...

Люба... Увидеть на миг ее забытое лицо, вспомнить голос — и сразу станет спокойно. Так раньше бывало не раз.

...Река оставалась пустынной. Кривая ниточка света канула за увал, только черный диск луны стоял на гребне, словно грозное предзнаменование. Отчего, когда тебе тревожно, все становится чуть-чуть необычным, обретает таинственную значимость? Может, потому, что невольно ищешь повсюду приметы близких и важных событий? Даже там, где этих примет не существует.

Но куда запропали разведчики? Не пора ли действовать, не ожидая сержанта?.. И радиостанцию машины пора включать на прием — могут быть вести.

Ничего не хотел он сейчас так, как услышать о доставке донесения Молодцовым. Свои должны сразу сообщить в эфир условным сигналом.

На волне царило безмолвие... Значит, кому-то надо идти на опасный риск: передавать сведения о подводной трассе запасным путем — по маломощной УКВ. А для этого — покинуть машину и отыскать сопку повыше, потому что волны УКВ летят только по прямой, как лучи света...

Гулкая автоматная очередь рассыпалась в холмах, словно смех великана. Следом упала тишина, в которой заглохло даже журчание воды. «Померещилось, что ли?..» Несколько автоматов ударило враз, грохнул гранатный взрыв, осветительная ракета взошла над близким холмом, озарив реку, ее откосы и прибрежные камыши. Заметались тени, тьма то далеко разлеталась, то мгновенно смыкалась и вновь разлеталась, отброшенная комком белого, мерцающего огня.

Стреляли в одном месте, и причина этой суматошной стрельбы сразу стала понятна Плотникову.

Ждать ему больше некого.

Если наскочившие на охрану разведчики и отобьются, они уйдут в степь, чтобы не привести к машине погоню...

Когда в холмах прогремел последний выстрел, Плотников тихо позвал:

— Оганесов!

— Я! — сразу отозвался солдат. Он, конечно, проснулся от первого выстрела, и ему было все так же понятно, как Плотникову.

— Теперь на связь пойдете вы.

— Есть... Я дойду, товарищ старший лейтенант.

— Верю. Тем более тут недалеко. Полкилометра на запад. Сопка эта хорошо видна даже ночью. Она — самая высокая здесь. Подниметесь на вершину, антенну радиостанции УКВ сориентируйте на восток. «Туча» уже ждет на связи, волна установлена. Только обязательно надо подняться выше, иначе не услышат.

— А я думал, товарищ старший лейтенант, к своим...

— Нет, Оганесов. Идти к своим и опасно теперь, и далековато. Не успеете... Затвердите текст наизусть. Передавать придется по памяти, донесение краткое.

Плотников написал в блокноте несколько цифр, вырвал листок и протянул водителю. Потом потребовал:

— Повторите наизусть.

Когда солдат повторил, Плотников добавил:

— Листок не выбрасывайте. Оберните им взрывпакет, чтобы в случае чего... Фонарик взять разрешаю, но свет зажигать в самом крайнем случае, если уж забудете шифровку. Постарайтесь не забыть.

— Не забуду, товарищ старший лейтенант, у меня...

Оганесов умолк, не договорив, и Плотников тоже обратился в слух. И слабый шелест камыша, и всплеск воды, не похожий на плеск ночных рыб, вызвали в душе острую радость, смешанную с тревогой. Шел кто-то, кто знал о машине,— это Плотников почувствовал сразу. В своем тылу крадучись не ходят. Значит, Дегтярев с Чеховым. «Живы!..» Плотников поймал себя именно на этой мысли: «Живы!» — хотя на учениях люди гибнут лишь условно.

До чего же наивны люди, утверждающие, будто в случае войны все будет не так, что там-де и начнется главная боевая подготовка. Ведь если следовать их логике, можно вообще отменить всякие учения. Но разве история тысячу раз не доказывала, как легко и быстро расправляется противник с армией, не обученной до войны, не получившей достаточного представления о ней на таких вот учениях и маневрах? А чтобы представления эти не оказались ложными, чтобы учение дохнуло на солдата жестокой, знобящей реальностью войны, — зависит только от командиров. И в высоких штабах, и в каждом экипаже. Эту старую истину, как внезапное откровение, заново прочувствовал в ту минуту Алексей Плотников.

Дав знак Оганесову быть настороже, взял автомат, осторожно приоткрыл люк. От камышей по грудь в воде медленно шел человек. Он уверенно положил руки на замаскированный борт машины, вполз на него, приподнялся. Чехов... Слышно было, как вода стекает с его герметичного костюма.

— В машину,— прошептал Плотников. — Здесь разоблачитесь.

Тяжело дыша, солдат пролез в люк, почти упал на сиденье, привалясь к броне.

— Где сержант?

— Там... Взяли, наверное...

— Как?..

— Шли обратно. Нас кто-то окликнул, пароль требовал. Я побежал...

— Командира оставил, сам побежал?! — вскинулся Оганесов. — Боялся, что бока могут намять?

— Ничё я не боялся, — обиженно задышал молодой солдат. — Я отвлечь хотел, думал, за мной погонятся...