Виталий Мальков - В пекле огненной дуги

И Семён заставлял себя поднимать над камнями голову, целиться и стрелять во врагов, стараясь быть поточнее. А через какое-то время он почувствовал, что страх отступает, разжимает свои душные, тяжёлые объятия.

Басмачи, видимо, поняли, что их больше. Несколько из них отогнали лошадей за один из ближних холмов, а остальные перебежками стали приближаться к засаде. Бой сделался более ожесточённым.

Рядом вскрикнул и выронил карабин Скворцов. Семён подполз к скорчившемуся на земле товарищу и осторожно перевернул его на спину.

— Лёша, что с тобой?

Скворцов ничего не ответил, а только громко застонал, хватаясь руками за землю, словно пытался удержать на ней свою душу. Его глаза были закрыты. На телогрейке, прямо в середине груди, едва виднелась маленькая дырочка.

Расстегнув на Алексее куртку, Семён с ужасом увидел растекающееся по гимнастёрке кровавое пятно. Судя по всему, пуля угодила куда-то в область сердца.

— Погоди, я сейчас.

Он вернулся к своему вещмешку и, одним рывком развязав его, отыскал внутри бинт. Через несколько секунд Семён опять был возле Скворцова и принялся разрезать на нём гимнастёрку «финкой» [20] 20 , которую всегда брал с собой на выезды. Этот нож был удобен в использовании и годился для самых разных целей, в том числе и для ближнего боя.

Алексей что-то неразборчиво пробормотал, потом затих и, открыв глаза, посмотрел на Семёна.

— Сёма, как же это?.. — едва слышно произнёс он. — Учителем ведь… хотел… Обидно…

— Ничего, сейчас я тебя перевяжу. — Трясущимися руками Семён пытался стащить со Скворцова залитую кровью гимнастёрку. — Всё будет нормально. Ты только держись.

Алексей слабо вскрикнул и заёрзал по земле, мешая перевязывать его.

— Мама, больно, — прошептал он, глядя в небо затуманенным взглядом.

Дальше его речь сделалась несвязной, потом он издал протяжный стон и, выгнув спину, словно хотел набрать в грудь побольше воздуха, замер с приоткрытым ртом. Его глаза были устремлены в какую-то точку на небе, как будто Алексей увидел там что-то очень важное для себя.

— Лёша, ты чего это? — Семён испуганно затряс Скворцова за плечи. — А? Ты чего? Я же перевяжу.

И тут его пронзила страшная догадка, что Алексею уже не нужны никакие бинты, потому что он умер, и его никогда больше не будет на этой земле. Никогда-никогда!..

Семён отпустил товарища, потом вспомнил, что мёртвому нужно закрыть глаза, и дрожащей рукой опустил Скворцову веки. Только после этого он немного вернулся к реальности и залёг за камни, оценивая обстановку.

Бой разгорался. Басмачи яростно палили в пограничников, обрушивали на них шквал огня. Судя по всему, они приняли решение одержать победу любой ценой. Пока ещё силы уравнивались пулемётом Мухина и автоматом Шевчука, но Семён прекрасно понимал, что так не может продолжаться бесконечно. Рано или поздно патроны у ДП и ППД закончатся, и тогда басмачи получат значительное преимущество. О том, что будет дальше, думать не хотелось.

— Наши! — раздался вдруг чей-то радостный крик.

Семён взглянул влево и увидел несущийся по долине конный отряд. Сомнений не было — это спешил на помощь к своим политрук.

— Ну всё, ублюдки, хана вам! — закричал он, делая выстрел за выстрелом.

Басмачи, заметив новую угрозу, стали перегруппировываться и менять позиции, чтобы не попасть под перекрёстный огонь. Но отступать они явно не собирались, по-видимому, решив стоять до конца и достойно погибнуть с оружием в руках, чтобы Аллах забрал их в Джаннат — мусульманский рай.

Через минуту свежие силы пограничников вступили в бой, который сразу сделался более ожесточённым. Одна из бандитских пуль сбила с головы Семёна будёновку, другая чиркнула по правому рукаву телогрейки, к счастью, не зацепив руку. Но, как ни странно, это его нисколько не испугало, а только усилило в душе злость и желание уничтожать врага, мстить за убитого Алексея Скворцова, не успевшего толком пожить.

— Мать вашу так! — в запале выкрикивал Семён, передёргивая затвор карабина и опять стреляя. — За Лёху! Получайте, уроды!..

В какой-то момент он с удивлением заметил, что уже вечереет. Так сколько же прошло времени с начала боя? Часа два или больше? А ведь казалось, что всего лишь — минут двадцать-тридцать. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день…

— Предлагаю вам сдаться! — раздался вдруг зычный голос Нарожного. — Сопротивление бесполезно! Я обещаю всем сдавшимся сохранить жизнь.

— Нам твои подачки не нужны, шакал неверный! — крикнул в ответ на хорошем русском языке кто-то из басмачей.

— Да нет, это вы — стая облезлых шакалов! Сами не хотите жить по-людски и другим не даёте!

— Слышишь, гяур! — Судя по голосу, басмач взъярился. — Много слов говоришь! Лучше докажи, что ты настоящий воин!

— Доказать? И как же?

— А ты выходи со мной на поединок! На ножах!

Перестрелка прекратилась. Обе стороны внимательно слушали словесную перепалку.

— Давай! — после длинной паузы ответил политрук. — Только с условием.

— С каким ещё условием?

— Если я выиграю, ваша банда сдаётся.

Семён был удивлён и несколько растерян. Он не ожидал, что Нарожный согласится на такой поединок. Неужели Николай Иванович, кроме умения красиво говорить, ещё умеет драться на ножах? Но откуда у него такие навыки?

— А если ты проиграешь? — злорадно спросил басмач.

— Тогда можете спокойно уходить. Даю слово коммуниста, вас никто не тронет. Идёт?

— Слово безбожника ничего не стоит! — опять злобно съязвил басмач.

— А слово чести русского офицера?

— Хорошо, кяфир, я согласен! — крикнул басмач. Видимо, последний довод Нарожного его убедил.

Из-за бугра поднялся рослый и могучий телосложением человек с азиатскими чертами лица. Густая, кудлатая борода с проседью и усы мешали точно определить его возраст. Двигался басмач пружинистой, немного косолапой походкой сильного, уверенного в себе, опытного бойца, обученного самой жизнью в горах, где на каждом шагу подстерегает опасность и где идёт постоянная борьба за выживание, закалённого в многочисленных смертельных схватках, и больше походил на вставшего на задние лапы матёрого медведя. Совладать с таким явно было ох как непросто.

Он остановился примерно посередине между позициями пограничников и басмачей и, сбросив свой тяжёлый ватный чапан [21] 21 , вытащил из ножен висевший на поясе нож с прямым треугольным лезвием.

— Чура, — громко сказал Ларионов. — Афганский боевой нож. Отличная штука… если в умелых руках.

Нарожный тоже встал, снял и аккуратно положил на камень куртку и шапку, затем пошёл к басмачу, держа в правой руке штык-нож от СВТ. Он остановился в нескольких шагах от бандита, который был на полголовы выше политрука и гораздо шире в плечах.