Виталий Мальков - В пекле огненной дуги

Семён уже более-менее пришёл в себя, но в ушах ещё шумело, и слышал он плохо. Теперь даже казалось странным, что всего лишь несколько минут назад он практически смирился со своей неминуемой гибелью.

— Нет, костлявая, погоди пока, мы ещё поживём, — со злой усмешкой произнёс он, прислушиваясь к собственному голосу, звучавшему как-то неестественно гулко. — Да уж, паря, ну и испугался же ты. Ай-яй-яй… Не хорошо…

Ещё на рассвете, когда окапывались, он обратил внимание на одиноко растущую на склоне могучую ветлу с раскидистым стволом. Похожая на неё росла неподалёку от дома Золотарёвых в Сухосолотино. Семён, когда ему было тринадцать лет, сам смастерил из трухлявого полена дуплянку и привязал её к стволу ветлы. Потом каждый год в дуплянке селились мухоловки или синички.

И теперь он нет-нет да бросал взгляд на эту ветлу, которая стала для него родимой и близкой, напоминая об ушедшем детстве и отчем доме.

— Опять попёрли, мать их!.. — выругался стоявший рядом Винокуров. — Вот немчура упёртая. Сколько уже их тут положили, а они всё лезут и лезут.

— Они, Михал Ульяныч, никак не желают признать, что ни хрена у них тут не выходит, — весело сказал Потапов. — Хотя чуют, что уже обделались по полной, вот и бесятся.

— Ничего, скоро мы на этих бешеных собак намордники наденем, — процедил сквозь зубы Винокуров. — А их Гитлера посадим в клетку и будем всему миру показывать…

В этот раз немцы избрали иную тактику. Их танки двигались на небольшой скорости, чтобы не отрываться от пехоты, которая наступала короткими перебежками. Солдаты в форме мышиного цвета пробегали метров тридцать-сорок и ложились, а примерно через полминуты вскакивали и преодолевали бегом очередной отрезок поля. Также было видно перемещающиеся позади цепей миномётные расчёты, которые периодически открывали огонь.

— Грамотно действуют, уроды, — не то восхитился, не то выругался Потапов. — Как на учениях. Ни-чё-ничё, щас мы им всыплем по первое число…

Его слова тут же нашли подтверждение. От попадания снаряда загорелся один танк, потом ещё один, за ним — третий… Артиллеристы делали своё дело добросовестно, как положено, за что им было большое спасибо. Минут через двадцать уже горело не меньше десятка фашистских «панцеров». Но остальные продолжали неторопливо продвигаться дальше, обстреливая позиции артиллерии и те огневые точки, откуда били бронебойщики.

Медленно, но уверенно расстояние между противниками уменьшалось, и когда оно сократилось до сотни метров, танки резко рванули вперёд.

В отличие от утра, теперь восемь боевых машин достигли окопов и принялись их утюжить. В танки со всех сторон полетели гранаты и бутылки с зажигательной смесью, и через считанные секунды пять танков были выведены из строя.

— Повезло кому-то! — Винокуров сокрушённо ударил кулаком по брустверу окопа. — Получат денежки.

— Какие денежки? — не понял Семён.

— Как это какие? Ты что, Сеня, забыл про приказ товарища Сталина о поощрении за уничтоженные танки? Тысяча целковых [45] 42 за один! Это тебе не хухры-мухры.

— Михаил Ульяныч, как ты можешь сейчас о деньгах думать? — Семён даже растерялся от таких слов товарища.

— Потому что у меня семья дома. Жена и сын растёт. Я прежде всего о них думаю.

— Ну ты и мещанин.

— Ничего я не мещанин! — В голосе Винокурова мелькнула обида. — Молодой ты ещё, Сеня. Вот будет у тебя своя семья, тогда сам поймёшь…

Три уцелевших танка повернули вправо и зашли в тыл одной из артиллерийских батарей.

Семён увидел, что расчёты не успели развернуть свои орудия, и танки, ворвавшись на позицию батареи, стали давить пушки и тех, кто находился возле них. Смотреть на это душераздирающее зрелище было невыносимо тяжело — всё внутри переворачивалось, и кулаки сжимались в бессильной ярости.

— Ну как же вы так, мужики? Как же так? — шептал Семён, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы. — Что же вы?..

Уничтожив батарею, танки направились в сторону села, но по пути всё-таки были подбиты. Танкисты, выбравшись из своих машин, подняли руки, желая остаться в живых, но всех их безжалостно перестреляли в отместку за артиллеристов.

Между тем, остальные немецкие танки остановились, и вперёд огромной «мышиной» стаей бросилась вражеская пехота. Это уже походило на отчаянную попытку любой ценой добиться хоть каких-то результатов, хотя бы как-то закрепиться на высотах.

Но опять у фрицев ничего не вышло. Навстречу им поднялись батальоны 162-й дивизии и бросились в рукопашную схватку, обуянные яростью и желанием сокрушить врага. На головах у многих пограничников были надеты родные сине-зелёные фуражки, от вида которых в рядах неприятеля началось смятение, местами переросшее в панику и бегство. А те немцы, что всё же вступили в драку, очень быстро были перемолоты в этой дикой человеческой мясорубке.

Правда, батальон Шульженко оказался на краю рукопашной и большей частью остался не у дел — в том числе и рота Васильева, находившаяся на правом фланге.

Немцы отошли, и над равниной на какое-то время повисла тишина, которая казалась слишком неестественной. Но около четырёх часов дня враг, видимо, подтянув резервы, пошёл в новое наступление. Десятки танков, самоходок и бронетранспортёров заполонили равнину. Одновременно появились самолёты, и с неба опять полился железно-огненный дождь.

Семён скорчился на дне окопа и с трепетом слушал убийственную музыку «оркестра войны». Только в этом оркестре вместо музыкантов «играли» танки,

самолёты и пушки, а вместо музыкальных инструментов звучали бомбы, снаряды и мины. От этой «музыки» всё вокруг ходило ходуном, выло, свистело, взрывалось и горело. И, конечно уж, никто не аплодировал такой «игре»…

Когда бомбёжка закончилась, он осторожно выглянул из своего укрытия и окинул взором равнину. Немцы обходили высоты с запада, пытаясь прорваться в Молотычи, и полк снова оставался в стороне от основного сражения.

— Да что ж мы как прокажённые какие-то! — Раздался рядом возмущённый возглас Потапова. — Никак нам повоевать не дают.

— Не горюй, Василий, ещё навоюешься, — ответил ему Винокуров. — Ещё хлебнём мы лиха на этой войне.

— Как-то уж шибко мрачно ты говоришь, Михал Ульяныч. — Потапов осклабился. — О хорошем надо думать, о том, что после победы будешь делать.

— Да что толку думать, Вася. Как говорится, человек предполагает, а бог располагает.

— Бога ведь нет! Или ты верить начал?

— На войне и в бога, и в чёрта поверишь, коль прижмёт, — задумчиво сказал Винокуров.

— Не знаю, не знаю. — Сержант покачал головой. — Если бога нет, то как в него верить?..

Семён взглянул на одинокую ветлу и увидел, что одна из крупных нижних веток дерева переломилась от попадания осколка и безвольно повисла, точно перебитая рука у человека.