Виктор Устьянцев - Штормовое предупреждение

Пока Самохин, обжигаясь и звучно причмокивая, пил чай, Иванов, уронив голову на стол, заснул. Бодров и Селиванов опять собрались наверх. Они хотели разбудить Иванова, но Самохин сказал:

- Не надо. Я за него схожу.

Бодров молча кивнул. Самохин встал, помог старшине уложить на матрац Иванова, укрыл его двумя одеялами,

Самохин, вслед за старшиной поднявшись наверх, увидел необычную картину. Стальное тело лодки, покрытое льдом, было скользким и гладким, как голыш. Под ледяной шубой теперь были скрыты все палубные устройства. На антеннах, на рубочном козырьке висели тяжелые сосульки самых причудливых форм. От огромной тяжести намерзшего на верхней палубе льда остойчивость лодки уменьшилась, корабль круто валило с борта на борт. Пронзительный ветер срывал с лохматых верхушек волн тяжелые брызги. Долетая до мостика, они превращались в ледяные шарики и больно хлестали по лицу.

Обвязавшись концами и захватив скользкие ломики, моряки осторожно спустились на палубу. Бодров заботливо наставлял Самохина:

- На скользкое место не становись - смоет. Сначала выдолби площадку для ног, да пошершавее, чтобы не скользить, а потом уж дальше скалывай. Понял?

Им достался участок недалеко от рубки. Работать здесь было легче, чем на носу, который то и дело захлестывала волна. Однако и здесь не было спасения от воды, и вскоре куртка и брюки покрылись тонким, хрустящим, как слюда, слоем. Однако теперь Самохин не чувствовал холода. Наоборот, ему стало жарко. Он крошил и крошил ломиком лед и довольно быстро очистил вокруг себя широкую площадку. Но, остановившись, чтобы передохнуть, увидел, что площадка снова покрывается льдом. «Что же это такое? Выходит, не успеем этот лед сколоть как нарастет новый», - подумал он. Его охватила жгучая злоба, он начал яростно долбить ломом. В порыве этой ярости совсем забыл об осторожности, поскользнулся и покатился за борт. Наверное, пришлось бы ему выкупаться, если бы не Бодров. Старшина успел схватить его за воротник куртки и помог выбраться на очищенную ото льда площадку. Но ломик утонул, - видимо, Самохин плохо привязал его, и он выскочил из петли. Работавший на носу боцман строго посмотрел на Самохина, однако приказал выдать другой ломик.

Теперь Самохин действовал осмотрительнее. Он совсем приноровился к волне и качке, знал, когда надо переждать, а когда подналечь на работу, чтобы успеть сделать как можно больше за время между накатами волны. Вскоре обогнал и Бодрова и Селиванова. Теперь уже не он за ними тянулся, а они за ним. Самохину вдруг стало весело и приятно оттого, что он работает лучше. Его охватил настоящий азарт.

Когда они спустились вниз и вернулись в отсек, Самохин почувствовал усталость. Но усталость на этот раз показалась ему приятной, и приподнятое настроение, охватившее его на работе, не проходило. Переодеваясь, весело заметил:

- А, поди, полегчало, лодке-то!

- Полегче стало, - согласился Селиванов. И похвалил: - А ты хорошо работал. Молодец!

Смущенный этой похвалой, стараясь перевести разговор на другую тему, Самохин спросил у Бодрова:

- А что, товарищ старшина, лед этот здорово влияет?

- А как же. Могут замерзнуть приводы и валики, выходящие в надстройку и ограждение рубки. Или тарелки клапанов вентиляции. Заест, скажем, клапан концевой цистерны, а надо будет погрузиться. Придется тогда погружаться с аварийным дифферентом. Правда, все покрыто незамерзающей смазкой, но лед все сковать может.

- Выходит, опасная эта ледяная шуба для лодки.

Помолчали. Селиванов задумчиво сказал:

- Бывает, что у иного человека душа вот так же льдом покрыта. Тоже опасно.

- Ты это на кого намекаешь?-насторожился Самохин.

- На тебя, Тимофей. Глядел я сегодня - работал ты хорошо, радовала тебя работа. Значит, в душе-то ты работящий. Только весь будто покрыт ледяной коркой. Очень уж равнодушный ко всему. А откуда это у тебя, непонятно.

Селиванов замолчал, выжидательно глядя на Самохина. Бодров тоже молчал и, судя по всему, был согласен с Селивановым. Самохин задумался: что им ответить? Он понимал, что они неспроста завели этот разговор именно сейчас, когда он почувствовал к ним расположение и доверие. Правда, он всегда доверял им больше, чем кому-либо другому, хотя они чаще других критиковали его, и критиковали резко и непримиримо. Даже тогда, когда ему становилось обидно, он сознавал, что они правы, и в чем-то чувствовал их превосходство над собой. В чем именно - он не понимал, но догадывался, что в чем-то очень важном.

А сегодня ему многое помогла понять простая и короткая фраза: «Пойдут коммунисты». Он видел, что они за эти трое суток вымотались не меньше, а, пожалуй, больше других, тоже валились с ног от усталости, тоже засыпали на ходу. Но они пошли. Так, наверное, в годы войны коммунисты шли в последний бой. «Пойдут коммунисты…» Может быть, услышав этот клич, его отец в ноябре сорок второго года отправился с партизанским заданием в стан врага, зная, что живым уже не вернется.

«И эти, если понадобится, пойдут на что угодно, даже на смерть», - подумал Самохин о Бодрове и Селиванове. И, чуть помедлив, тихо сказал:

- А вы вот что, ребята: скалывайте с меня лед-то. Мне* поди, тоже полегчает...

Островок лежит почти в центре залива. Его высокие отвесные гранитные берега, облизанные морской волной, холодно поблескивают, точно полированные. Посредине острова возвышается круглая, побеленная известью башня маяка. С моря островок с этой башней очень напоминает детскую игрушку «волчок». Кажется, кто-то раскрутил его, поставил посредине залива, и он так до сих пор и вертится. Это ощущение усиливается еще тем, что на маяке горит не проблесковый, а постоянный вращающийся огонь.

В верхней части маячной башни расположены служебные помещения, нижняя же служит жилищем для работающей на маяке команды и по флотской традиции именуется кубриком. Маяк обслуживается шестью матросами во главе со старшиной первой статьи Кольцовым.

В этот день в кубрике царит необычное оживление. Еще до ледостава на маяк завезли маленькую пушистую елку. Сегодня ее поставили на широкую крестовину, и электрик матрос Гришин, примостившись на стремянке, опутывает ее проводами, на которых болтаются разноцветные лампочки. Ему помогают матросы Кочерга, Сатин и Цаплин. Старшина первой статьи Кольцов и вахтенный радист Проценко находятся наверху. Старшина уже третий раз спускается в кубрик и спрашивает:

- Соколов не пришел?

- Нет еще, - отвечает за всех Кочерга. - Успеет, до Нового года еще восемь часов.

- Не о том речь. Ветер вон усиливается, лед еще тонкий, как бы не побило волной, - озабоченно замечает старшина.