Маргарита Родионова - Девчонка идет на войну

К пустынному причалу швартовался корабль.

— Эй, на борту! — лихо крикнула Ляля. — Куда пойдете?

— А вам куда требуется?

— В Кабулети.

— Скажи на милость! И нам как раз туда же! Вот только отдохнем малость — и в путь!

На палубе громыхнул смех. Наш мрачный спутник спросил:

— Чего это они ржут?

— От радости, что мы с ними поедем, — усмехнулась Ляля.

— Вы подождете нас? — спросила я.

— А как же, — закричали с палубы парии, — обязательно подождем. Только не задерживайтесь.

— Трепачи они, — с горькой убежденностью сказала Маша.

— А вдруг не трепачи?

Мы побежали на гауптвахту. Поторапливаемый нами начальник выдал справки, подтверждающие наши личности и факт пребывания этих личностей с такого-то по такое-то августа 1942 года на гауптвахте.

— Вот возьмите деньжат на дорогу, — предложил он, когда мы стали прощаться.

— Зачем нам деньги?

Простились мы тепло. Маша даже сказала, желая сделать начальнику приятное:

— Эх, кабы не война, век бы у вас сидела.

— Лучше не надо, — грустно ответил он на Машину шутку.

Не прошло и часа, как мы снова были в порту. Но нашего корабля и след простыл. Правда, у причала стоял другой, но на его палубе царила тишина. Только на мостике стоял командир такого мрачного вида, что мы просто не решались к нему обратиться.

Переминаясь с ноги на ногу, мы топтались у трапа, не спуская глаз с угрюмого человека.

Высокий, худой, почерневший от солнца, он, казалось, ненадолго задремал, облокотившись о поручни. Потом резко тряхнул головой, и взгляд его упал на троицу, стоящую у борта. В глазах появился некоторый интерес к нам.

— Вы ко мне? — спросил он не особенно приветливо.

— Ага, к вам. Так точно!

Капитан-лейтенант вдруг ни с того ни с сего рассвирепел. Он начал стучать кулаком по поручню и кричать:

— Это черт знает, что такое! Я из-за вас третий раз подхожу к пирсу. Я отстал от «Зюйда»! Марш на корабль! А остальные где?

— Остальные на «Зюйде», — ответил появившийся на мостике старший лейтенант. — Теперь можно отправляться. На месте разберемся, кого куда. Лишь бы «Зюйд» догнать.

Странным показался нам этот разговор, но уж одно то, что нас ждали, немного успокаивало. Видно, добряк-армянин замолвил за нас словечко.

— А кто же эти остальные, интересно, — раздумчиво сказала Маша.

Я пожала плечами. Значит, корабль ждал не только нас, не только из-за нас трижды подходил к пирсу. И нечего было так уж здорово кричать на нас.

— Вахтенный, отведи их в каюту, и чтобы они не шлялись по кораблю, — невежливо приказал капитан-лейтенант и ушел в рубку.

— Это что за корабль? — спросили мы у вахтенного.

— Тральщик «Вест».

— По-моему, он меньше линкора, да? — предположила я.

Серьезно посмотрев на меня, краснофлотец ответил:

— Да, самую малость. Он по величине как раз между линкором и крейсером.

— Бреши больше, — неуважительно сказала Ляля.

Когда мы устроились в каюте, жизнь показалась нам удивительно хорошей. Маша и Ляля сейчас же улеглись спать, а я села писать письмо. Мне захотелось поразить тетку Милосердию.

В первую очередь я написала, что несу службу на большом корабле и что сейчас мы идем в очередной рейс. Куда именно, сказать не имею права, но тетя сама должна понять. Надеюсь, что вернемся целыми и невредимыми. Впрочем, стоит ли даже говорить об этом, если вся наша жизнь — это сплошная игра со смертью. Но волноваться не надо. А к качке я уже привыкла, и мне не страшен сам черт.

Написав все это, я представила себе лицо тетки Милосердии после прочтения моего сочинения и развеселилась. Но тут же вспомнила маленькую, сгорбившуюся от бед тетку Аферистку и изорвала письмо в мелкие клочки. Это девчонкам можно послать такое, но нервировать теток не надо.

«Вест» стоял на рейде, дожидаясь темноты. Нам разъяснили, что засветло идти опасно. В чем заключалась опасность плаванья вдали от фронта, я толком не поняла, но это придавало нашему путешествию некоторый ореол романтики.

— Когда же стемнеет, в конце концов?

Надо признаться, я торопила время еще и потому, что меня начало укачивать. Мне казалось, что когда корабль пойдет, то не будет этого легкого противного покачивания, от которого к горлу подступает тошнота.

Я выглянула в иллюминатор. Томился в зное августовского дня маленький зеленый городок. Увижу ли я его еще когда-нибудь?

Переход мы проспали. Проснулись от страшного грохота и выскочили на палубу.

Уж, казалось, за последнее время мы насмотрелись на бомбежки, но все они были просто детской игрой по сравнению с тем, что творилось здесь. Город горел. В небе,

подсвеченном дымным заревом, носились самолеты, четко стучали пулеметы. В городе что-то рвалось, и после каждого взрыва гигантские клубы огня всплескивались высоко в небо. Было совсем светло, почти как днем.

Вот так Кабулети!

По палубе мчались краснофлотцы с носилками. Старший лейтенант, которого мы видели днем, наскочил на нас и закричал:

— Какого черта вы торчите тут? Работать немедленно!

Что мы должны были делать?

— Это что за город? — спросила Ляля у пробегавшего мимо моряка.

— Новороссийск, — ответил он на бегу.

— Как Новороссийск? — страшно удивилась я. — Ведь Новороссийск, насколько я разбираюсь в географии, находится к северу от нашего курса. Как же мы могли попасть сюда?

— Быстро грузить раненых! — крикнул нам кто-то.

— Не кричите на пас, пожалуйста, — обиделась я, — мы вам не подчиненные.

— Бегом! — заорал на нас подоспевший старший лейтенант. — Быстро за носилками!

Мы и сами бы пошли, и нечего было на нас кричать!

Раненые лежали прямо на причале у самого корабля. Мы их уносили, а на их место подвозили все новых и новых. Некоторые сами поднимались на палубу и садились у бортов, стараясь занять как можно меньше места и не мешать тем, кто таскал носилки.

После третьего раненого у меня начали дрожать руки. Я никогда не подозревала, что человек может быть таким тяжелым. А они все прибывали и прибывали, и, казалось, не будет конца этому страшному шествию и этой сумасшедшей ночи. Уже полностью был забит жилой трюм, заполнены кубрики, кают-компания. Даже в узких коридорах вдоль стен были уложены бойцы.

Только когда на корабле буквально яблоку упасть негде было, командир дал приказ отходить. На берегу раздались крик и стоны. Не выдержали оставшиеся на причале люди.

— Мы вернемся за вами, — громко крикнул в мегафон командир, — держитесь, товарищи!

Я подумала о том, что мы если и вернемся, то, наверное, не раньше завтрашнего дня, а они будут все это время лежать на раскаленных камнях, мучаясь от ран и жажды.

Худо стало мне от этих мыслей. А одну я вообще гнала прочь, не давала ей никак зацепиться в мозгу и даже просто сформулироваться. Но она, эта мысль, лезла с тех пор, как мы подошли к причалу. Я со страхом и душевным трепетом склонялась над каждым раненым, вглядывалась в искаженные болью лица.