Виталий Закруткин - В бурунах

— Какая артиллерия?

— Артиллерийский дивизион четырехбатарейного состава пушек, батарея штурмовых стопятимиллиметровых орудий, тяжелый зенитный дивизион трехбатарейного состава и легкий зенитный дивизион двадцатимиллиметровых пушек. Затем, конечно, штаб, санитарная часть, хлебопекарня, мясобойня, различные мастерские и более мелкие службы…

— Ну, дальше!

— Осенью сорок первого года корпусу «F» присвоили опознавательный знак…

Курт Мауль замялся, пожевал губами и сказал виновато:

— Когда ваши люди окружили меня, я сорвал с себя этот знак и зарыл вместе с документами в песок. Так нам было приказано…

— Какой же это знак?

— Овальный венок, в венке склоненная пальма, восходящее солнце над желтым песком пустыни, а внизу черная свастика…

— Так. А долго вы простояли в Райне?

— До пятнадцатого января сорок второго года. Потом нас направили в Грецию…

Слушая пленного, я ничего не записывал, вопросы задавал редко, и, вероятно, поэтому Курт Мауль, поняв, что здесь не допрос, говорил очень охотно и откровенно.

— В начале февраля, — продолжал он, припоминая, — мы прибыли на греческий полуостров Сунион, в восьмидесяти километрах от Афин. Там нам было очень хорошо. Мы неплохо питались, пили вино, играли в кости. Правда, офицеры каждый день обременяли нас занятиями, но это было не очень тяжело и даже полезно.

— Чем же вы занимались?

— Немножко военным делом, но больше географией и политикой.

— То есть?

— Мы изучали страны Востока, главным образом Иран, Аравию, Индию. За полгода мы изучили рельеф этих государств, начиная от русско-персидской границы и кончая Индией. Нам рассказали о священных городах Аравии, о пустынях и о «дороге паломников», о жизни индусов, негров, о борьбе ваххабитов, о Багдадской железной дороге и о Геджассе. На четвертом месяце наших занятий мы уже безошибочно могли сказать, в каких оазисах Омана или Йемена произрастают маис, табак или хлопок, сколько жителей в Джидде, кто такой султан Ибн-Сауд и в каком году он захватил Эль-Хассу. Мы тщательно изучили-жизнь и деятельность полковника Лоуренса, и наш подполковник Рикс Майер, который, кстати сказать, знал Аравию не хуже Лоуренса, сказал нам, что близится час, когда мы, немцы, навсегда вышвырнем из Аравии, Индии и Палестины надменных английских плутократов и установим там власть фюрера…

Курт Мауль откашлялся, задумчиво посмотрел на костер, на сидящих вокруг партизан.

— В августе сорок второго года, — тихо сказал он, — когда армия генерал-полковника Клейста прорвала ваш Южный фронт и, перейдя Дон, вступила на землю Азии, наш генерал пришел к нам в казармы и сказал: «Пора!» Он сказал тогда, что фюрер поставил перед нами великую военно-политическую задачу…

— Какую задачу? — спросил я.

— Идти вслед за армиями Клейста на Кавказ, а потом, когда русские будут разбиты, начать поход на Иран, Аравию, Индию.

— Все это вы должны были выполнить силами вашего корпуса?

— Нет, наш корпус призван был стать ударно-штурмовым отрядом и политическим центром великого похода.

— Вы рады были получению этой задачи?

— Да, мы были готовы ее выполнить. Особенно радовался наш третий батальон, состоящий из добровольцев-арабов. Они уверяли нас всех в успешном завершении похода и говорили, что у нас только одно серьезное препятствие — Кавказский хребет.

— А разве англичан они не считали «препятствием»?

— О, нет! Мы все были убеждены, что стоящая в Иране десятая английская армия не выдержит нашего удара.

— Когда же вы прибыли в Россию?

— Мы покинули Грецию пятого августа, ехали через Болгарию и Румынию. Двадцать девятого августа мы остановились в селении Майорском, в Донбассе. Войдя в подчинение Клейсту, мы в строжайшем секрете двинулись в тылах его армий и дошли до Ачикулака.

— Почему же для вас избрали именно это место?

— Потому что таким положением наше командование решало двойную задачу: во-первых, отсюда мы могли идти на Иран двумя путями: через Баку и по Военно-Грузинской дороге, в зависимости от того, где быстрее обозначится успех, во-вторых, мы могли быть полезны в этих песчаных пустынях.

— Вы еще не вступали в бой?

— Третья рота нашего второго батальона шестнадцатого октября была введена в дело близ селения Андреев Курган. Но сейчас нам сказали, что в ближайшие дни придется сражаться, так как в пустыню прорвались казаки Кириченко и Селиванова.

— Через несколько часов вы, Курт Мауль, будете иметь честь разговаривать с командиром донских казаков генералом Селивановым, — не без удовольствия заметил я.

Мы встали и уселись в машину. Простуженно заворчал остывший мотор, и опять по сторонам побежали покрытые снегом буруны, тощие стебли чертополоха, бескрайные желтые пески.

Штаб донских казаков находился в полуразрушенной ферме овцеводческого совхоза № 8. Нам сказали, что генерал сейчас на командном пункте, который находится в овечьих кошарах, километрах в двадцати от совхоза.

Мы решили отдохнуть и пообедать на ферме. Собственно, полуразрушенные стены стандартных деревянных домиков и квадратные пепелища сожженных сараев очень условно можно было назвать «фермой»: немцы так изуродовали все вокруг, что не уцелела ни одна постройка; на дорожках, между пепелищами, валялись застреленные собаки, отрубленные бараньи головы, серые клочья овечьей шерсти, окровавленные, присыпанные инеем телячьи шкуры, какое-то загаженное, затоптанное, примерзшее к земле тряпье. Единственный колодец был доверху забит трупами ягнят и собак. Песчаные буруны вокруг совхоза были исполосованы гусеницами танков и разворочены тяжелыми грузовыми машинами.

Сейчас здесь царило оживление. Прижавшись к уцелевшим стенам, пыхтели заведенные броневики. Связисты, переругиваясь, тащили тяжелые катушки с проводами. На соломе, среди двора, обедали казаки. Они сидели, не снимая винтовок и держа в поводу оседланных коней. За крайним домиком на дороге стояли два самолета, вокруг них хлопотали летчики.

Тут уже ощущалось жаркое дыхание боя. От грохота пушек дребезжали стекла. Над степью проносились вражеские самолеты. На конях и машинах подъезжали и уезжали связные. Проезжали машины, наполненные ранеными.

Усатый казак указал нам дом, где помещался штаб. Там нас встретил крепкий, коренастый полковник Панин, начальник штаба. Он сидел над картой, постукивая карандашом по столу и ероша коротко остриженные волосы. Одетый в какой-то коричневый костюм, он показался нам сугубо «штатским» человеком, пришедшим сюда из райисполкома или райкома партии. Но это было ошибочное заключение. Вскоре мы не преминули убедиться в том, что полковник Панин настоящий штабист, интересный, умный и образованный офицер.