Олег Меркулов - Ради тебя

В Лесках, в школе, был полевой госпиталь. Возле школы у домов и заборов сидели и лежали тяжелораненые, а легкие слонялись и старались попасть в перевязочную без очереди. Те из них, кто прошел обработку и получил направление в ГЛР, держась группами, раскладывали хлеб, концентрат и консервы по вещмешкам, и уходили в тыл. Старшие групп в вещмешке несли их истории болезней с первой короткой записью и карточки передового района. В карточках клетка с нарисованным в ней ранением в руку была подчеркнута. Под клеткой подпись определяла: «Может следовать пешком». Вот они и следовали.

На их шинелях и плащ-палатках окопная глина и бурые пятна от крови были еще свежими. Ветер не успел ни просушить их как следует, ни выдуть запах пороха и тола. За месяц он отвык от этого запаха. Он вообще отвык от всего за этот месяц и, шагая с краю дороги, смотрел по сторонам.

Он отвык и от небритых, закопченных лиц с провалившимися главами. У одних в глазах была усталость и равнодушие, которые приходят после боя; глаза других перебегали с предмета на предмет, оценивая, нет ли за забором, в окне дома, под машиной фрицевского пулемета или автоматчиков. В глазах третьих была только боль. Эти молчали, ходили медленно и осторожно и все курили.

Тяжелые лежали и сидели там, где их сгрузили. Если могли, они смотрели на школу. Оттуда приходили сестры и санитары с носилками. Сестры командовали санитарам: — Этого. Того, с кровотечением… Сержанта… Вон того, со жгутом… — Тому, кто прикидывался, что ему хуже, чем было на самом деле, сестры говорили: — Подождешь, есть и потяжелее тебя.

Он немного не дошел до школы, когда его обогнала полуторка. Полуторка затормозила перед ним, и из кабины выпрыгнул шофер-грузин.

— Эй, кацо! Давай помогай!

Вдвоем с грузином они вытащили из кабины танкиста. Голова, лицо, руки и спина танкиста были замотаны бинтами. Обгорелый и разрезанный комбинезон, гимнастерка и нижняя рубашка свисали от пояса на колени и по бокам. Танкист не стонал, а кряхтел.

Они повели танкиста к калитке. На полпути сестра в докторской американской шапочке с шелковым крестом перехватила у грузина руку танкиста.

Грузин, вместо того, чтоб идти к машине, таращил на сестру глаза и улыбался от уха до уха.

— Не скалься, — сердито сказала сестра. — Выгружай остальных.

Грузин бежал впереди них и, пятясь, чмокал губами, закатывая глаза, и качал головой.

— Пэрсик! Зачем такая строгая? Мое сэрдцэ сохнэт за рулем.

— Уйди! — крикнула сестра.

Грузин засмеялся и крикнул вдогонку:

— Вэчером заскачу. Расскажу, как хорошо тэбэ будэт ездить по Тбилиси. Жди, пэрсик. Кацо не обманэт!

В глубине двора под навесом во всю его длину стояли впритык столы. Столы были покрыты простынями. На них под салфетками лежали инструменты, блестели никелем боксы с тампонами, стояли под марлей бобовидные чашки и банки с мазями.

У столов на табуретках сидели раненые. Возле них, как парикмахеры над клиентами, колдовали сестры. Они сматывали заскорузлые бинты, обмывали, готовя для хирургов, раны и перевязывали обработанных. Свежие повязки в тени навеса были ослепительны, особенно на грязных головах.

Держа руки в перчатках перед собой, хирурги переходили от табуретки к табуретке, работали инструментами и диктовали писарю: «Пулевое проникающее ранение правой ключицы… Множественное осколочное ранение стопы. Касательное ножевое ранение шеи…» Раненые тревожно следили за пинцетами и зондами, морщились и ерзали, когда из них добывали осколки и пули, и вытирали лбы, когда пуля или осколок, цокнув, падали в таз. Через секунду они говорили: «Доктор, гляньте еще разок, не осталось ли там чего…» Подправив скальпелем или ножницами рану так, чтобы она заживала быстрей, хирурги командовали сестрам: «Давящую повязку… Пращевидную… На полчаса жгут». Хирургов было трое, а табуреток больше десяти, и хирурги работали вовсю.

С крайней табуретки встал грузный, в летах, солдат. Поддерживая правой рукой левую, прибинтованную, как кукла, к железной шине, солдат пошевелил пальцами с темной полоской под ногтями. Пальцы двигались. Солдат хрипло засмеялся, отнес к столу писаря автомат и швырнул его в общую кучку. Потом он снял ремень и, взяв за пряжку, слегка тряхнул его. Магазины, гранатная сумка и лопатка соскользнули с ремня на землю. Носком сапога солдат затолкнул их под стол и положил перед писарем свою книжку.

— Отметь, что все сдано.

Пока писарь делал отметку, солдат застегнул ремень в пряжку, повесил его на шею и всунул в лямку раненую руку.

Писарь подал ему книжку.

— Вон твоя команда.

Солдат спрятал книжку в карман.

— Плевал я на команду. Мне до дома пятнадцать верст.

— Что? — вроде бы не понимая, переспросил писарь.

— Пусть идет, — сказал короткий и толстый, как бочка, хирург в пенсне. — Все равно сбежит из команды. — Хирург был прав: весь вид солдата говорил, что он будет последним дураком, если не сбежит. — В его деревне ППГ. Там долечат.

— Историю болезни возьми, фефёла! — крикнул писарь, когда солдат зашагал к воротам.

Солдат вернулся.

— Давай.

Писарь искал его историю.

— Так одурел от радости, что и продаттестат ему не нужен.

Солдат сунул историю за голенище и пошел со двора школы.

Они подвели танкиста к табуретке. Танкист сел.

— Попить бы.

Игорь отстегнул от ремня флягу, отвинтил пробку и приставил флягу к его губам.

— Свежая.

Танкист пил, наклоняя флягу тыльной стороной забинтованных ладоней.

— Товарищ на крайней табуретке, ваша фамилия, имя и отчество? — громко спросил писарь.

— Вас, — подсказал Игорь.

— Матвеев Вадим Николаевич.

— Год рождения?

— Двадцать второй.

— Звание?

Танкист не ответил, а повалился набок.

Игорь успел его поддержать.

— Дать еще воды?

Танкист мычал что-то неопределенное.

— Держи его, — сказала сестра.

Он сунул шмайсер под табуретку и взял осторожно и крепко танкиста под мышки — там тело не было обожжено.

Сестра поднесла танкисту под нос пузырек с нашатырным спиртом.

— Вдохните. Еще, еще. Сейчас лучше?

Танкист тряс забинтованной головой и медленно и глубоко дышал.

— Вроде лучше. Только круги перед глазами.

Сестра стала сматывать с него бинты.

— Я быстро. Потерпите.

Писарь повторил:

— Звание?

Игорь приподнял оборванный комбинезон, чтобы увидеть погон, и ответил за танкиста.

— Старший лейтенант.

— Должность?

— Командир роты, — ответил танкист.

Сестра смотала бинты и позвала:

— Аркадий Васильевич!

Пришел толстый веселый хирург и начал диктовать:

— Ожоги первой, второй и третьей степени лица, спины, груди и рук…

— Вы не ранены?

— Нет, ответил танкист.