Михаил Зайцев - Особое задание. Записки разведчика. Прыжок в ночь

- Ладно, там разберемся, - сказал Вася и приказал мне строго: - Веди его в лагерь. Только поосторожней, что-то не больно мне нравится его рыжая нахальная морда.

А унтер улыбался во весь рот и приветливо мне подмигивал. Чего он радовался? Может, в самом деле, он ждал этого дня?

Когда мы двинулись к лагерю, я велел ему положить руки на затылок и идти, не оборачиваясь назад. Немец шел спокойно. В двух шагах от него шел я, держа свой автомат наизготовку.

Мой пленный был плечист и выше меня на целую голову, а на согнутых руках обозначились крепкие бицепсы. «Силен», - подумал я.

Когда лес сменился кустарником, нам пришлось идти через болотистую лужайку. Я уже забыл ту тропинку, по которой мы шли час назад, и приказал унтеру идти прямо. До лагеря было уже недалеко. Под нашими ногами зачавкала болотная жижа. Немец нагнулся, и его руки расцепились. Я разрешил ему отпустить их. Вскоре его ноги увязли по колено. Я сделал шаг в сторону и завяз в жидком болотном месиве выше колен. Немец обернулся и, улыбаясь, протянул мне свою здоровенную лапу:

- Камерад!

- Прочь руки вверх! - приказал я ему и, выбираясь из болота, на некоторое время опустил ствол своего ППШ. Все, что произошло потом, было стремительно и трудно воспроизводилось в деталях. Сильный удар ногой мне в грудь, невыносимая боль, автоматная очередь, которую я успел дать, падая на спину.

Через некоторое время я стоял перед начальником штаба бригады. Лицо его, как всегда, было строго, а глаза, Слегка прищуренные, холодно поблескивали.

- Во-первых, кто вам разрешил участвовать в прочесывании леса? Вы радист. А потом, что это за самоуправство - убить пленного немца. Тоже мне, герой! - Его губы скривились в презрительную гримасу.

Кровь бросилась мне в голову. Я рванул на груди гимнастерку и показал ему багровый след кованого солдатского сапога.

Начальник штаба приказал мне дать подробное объяснение случившегося и, выслушав, сказал, заметно смягчившись:

- Покажитесь врачу! А потом, поскольку вы знаете немецкий, займитесь пленными.

И я начал работу с военнопленными. У нас их было довольно много, и требовалось всех их передать тыловым службам наступающих войск.

Целыми днями крутился я среди серо-зеленой массы пленных гитлеровцев. Командовал, кричал, объяснял, допрашивал, ругался, выслушивал всевозможные заявления и объяснения, и когда поздно вечером ложился спать, в ушах звучала немецкая речь.

Трудно было навести порядок в тысячной массе пленных из самых разных частей.

На помощь мне пришел один из пленных немцев, рослый фельдфебель в мундире, гладко облегавшем его осанистую фигуру.

- Пардон, господин переводчик, - сказал он, щелкнув каблуками и приложив руку к козырьку. - Так у вас ничего не получится. Солдаты привыкли к команде. Если вы позволите, я наведу порядок. Людей надо разбить поротно, назначить дежурных.

- Ну что ж, попробуйте, - согласился я, уставший от людской сумятицы.

Фельдфебель оказался прав. Мне пришлось убедиться, что значит команда в германской армии. Словно загипнотизированные, пленные строились поротно и повзводно. Фельдфебель не стеснялся* в выражениях, но никто из немцев даже и не пытался возразить ему. Команда - и ее беспрекословное выполнение. И в плену фельдфебель оставался для них фельдфебелем.

Но были и другие немцы. Тогда же довелось мне познакомиться с ними.

Однажды на дороге, у леса, в котором скрывалось еще много немцев, остановился «виллис». Из машины выпрыгнули трое немцев и один наш лейтенант. У немцев на рукавах были повязки с надписью «Фрайес Дойчланд». Тут же они установили свою радиоустановку и начали вести передачу для тех, кто скрывался в лесу и делал отчаянные попытки пробиться на запад. Звучали проникновенные слова правды, обращенные к оболваненным и обманутым гитлеровской кликой немецким солдатам. К ним обращались представители новой, молодой Германии, зародышем которой и был созданный тогда комитет «Фрайес Дойчланд».

Через некоторое время-после этой радиопередачи из леса потянулись немецкие солдаты. Оборванные, грязные, голодные, они молча бросали оружие и боязливо озирались по сторонам.

Когда их набралось до роты, к ним подошел один из представителей Комитета, подтянутый, стройный светловолосый юноша.

Немцы мрачно и уныло смотрели на него. А он говорил страстно и убедитёльно, стараясь пробудить в этих людях все, что вытравила и вытоптала в них фашистская военщина. И он сумел найти отклик в их зачерствевших душах. Через некоторое время несколько человек из этой группы согласились пойти в лес и привести тех, кто еще скрывался там. Молодой антифашист тоже пошел с ними. Когда он благополучно вернулся, мы разговорились.

Звали его Вальтер. Сам он, будучи восемнадцатилетним солдатом, в первые дни войны перешел на сторону русских. И вот вместе с ними уже третий год идет на запад. Он верит, что будет другая, новая Германия - Германия

Гете и Шиллера, Баха и Бетховена, Маркса и Энгельса. Его отец, коммунист, умер в фашистском концлагере. Он всегда верил, что Вальтер, его сын, пойдет отцовской дорогой.

Когда Вальтер рассказывал, лицо его делалось серьезным и более взрослым, и теперь он уже не выглядел юношей. К вечеру они уехали. Их срочно затребовали под Вильнюс, где в это время была окружена большая группировка немецких войск.

На прощанье Вальтер крепко пожал мне руку и сказал:

- Будете в Дрездене, заходите по адресу…- И он записал адрес на листке, вырванном из блокнота. Вальтер верил, что мы обязательно придем в его Дрезден, в один из красивейших городов Германии.

Мне не довелось навестить Вальтера. Улица, где он жил, была превращена в груду развалин, как и весь Дрезден, в результате массированного налета англо-американской авиации незадолго до прихода туда наших войск.

Вальтера я увидел позже на снимке в газете, издававшейся нашей военной администрацией в Германии. Он был сфотографирован с группой активных борцов за денацификацию и строительство новой, свободной Германии.

Осенью я вернулся в свою часть. И какова была моя радость, когда я встретил своих друзей, моих земляков: Лему Крылова, Федора Тихонова и Володю Кондратьева. Они все тоже только что вернулись с задания. Но некоторых из нашей дружной боевой семьи уже не было в живых. Мы с болью в сердце узнали о гибели нашего баяниста Володи Ястребова, скромного паренька Валерия Бурова и веселой Лиды Харитоновой. О многих ничего не было известно.

В свободное время мы гуляли по Москве, радуясь шумным светлым улицам, рекламам кинотеатров и всему, чем жила наша столица, в которой теперь все чаще гремели салюты в честь новых и новых побед нашей славной Красной Армии.

Но до конца войны было еще далеко, и мы это сознавали. Спешили посмотреть новые кинокартины, полюбоваться красотой столицы и поглубже вдохнуть атмосферу мирной жизни, когда не надо каждый миг ждать выстрела и можно спокойно спать в чистой постели.