Михаил Зайцев - Особое задание. Записки разведчика. Прыжок в ночь

Этот лес тоже оказался блокированным. Несколько суток я не мог из него выбраться, то и дело нарываясь на пулеметный и автоматный огонь фашистов. Питался липовыми листьями. Опух от комариных укусов. Терпения больше не было. Ночью я пошел напропалую.

- У-у…ха-ха! - дико неслось по лесу. Лесное страшилище, филин, бесшумно пролетел над головой. Я упрямо шел, пробираясь через заросли, не соблюдая никакой осторожности, пока не вышел на опушку. Пулеметы молчали. Видимо, фрицы сняли блокаду и ушли с того места. Мне везло.

Вдоль лесной опушки тянулась проселочная дорога. Снова я весь обратился в слух, надеясь услышать шаги, но по-прежнему было тихо. Вблизи дороги выделялись неясные очертания какого-то строения. Направился к нему. Сарай. Вошел. В сарае стоял сруб (как я догадался - сушилка). По углу залез на ее чердак, нащупал кем-то брошенную десантскую куртку, укрылся ею и забылся в полудреме.

Меня разбудил свежий ветерок, который продувал со всех сторон худую крышу. Усталость и нервное напряжение все еще давали себя знать. Пересилив тяжесть, встал и осмотрел сквозь щели местность. Километрах в полутора и немного слева от сарая виднелась деревня, окруженная незасеянными полями. Среди полей, на половине расстояния до деревни, стоял хуторок. Сзади и справа от меня был лес, из которого я вышел ночью.

Утро выдалось солнечное. Зеленая трава стлалась возле сарая. Из леса доносились журчащие звуки токующих тетеревов.

Тяжело вздохнув, слез с чердака. В углу сарая, под соломой, нашел с десяток сырых картофелин, съел несколько штук. Положив оставшуюся картошку в карман, вышел и, не заметив ничего подозрительного, направился к хуторку. Там, спрятавшись за куст бузины, некоторое время наблюдал. На усадьбе было три строения: наполовину сгоревший дом, сохранившийся амбар и погреб с голыми стропилами сруба и сорванной дверью.

Никого в хуторе не было. В пустых закромах амбара, отполированных зерном, к моему сожалению, не нашлось ни единого зернышка.

В деревню лучше было заглянуть вечером, чтобы избежать нежелательных встреч. На крышке погреба была солома, и я решил переждать здесь.

Перед заходом солнца по большаку повалили гитлеровцы. Двигались танки, артиллерия, обозы. Я бездумно, не отдавая себе отчета, изготовился было к стрельбе. И когда уже собрался открыть беглый огонь, сбоку погребка, со стороны проселочной дороги, раздался натужный рев моторов. Две крытые машины двигались в мою сторону. Мне ничего не оставалось, как спуститься в погреб. Со стороны он не вызывал надежды на «поживу», поэтому я рассчитывал на то, что машины проедут мимо. К моему ужасу, машины свернули к боковой стенке сруба и остановились. Из них выпрыгнули немцы, громко смеясь и разговаривая. Их было около десятка. Стоило любопытному фрицу заглянуть в погреб, и он бы обнаружил меня. Одной гранаты хватило бы на все. Я затаился в углу, не спуская глаз с лаза, держа палец на спусковом крючке винтовки. Немцы затихли, ушли в амбар. Около машины остался часовой.

В какой-то миг скрип амбарной двери заставил меня вздрогнуть. Я до боли в пальцах сжал винтовку. «Хоть один да будет мой, прежде чем все кончится», - подумал я со злым ожесточением и навел ствол винтовки на светлый квадрат лаза. Нервы были натянуты, как струны. У дверцы сруба зашуршала солома и послышался негромкий разговор. «Смена часового», - догадался я. Несколько раз наверху что-то щелкнуло, и на дно погреба упала смятая пачка из-под сигарет. Голоса смолкли.

Ночь наступила, а я ничего не мог придумать. Часовой ходил взад и вперед около машин и погреба. С одного выстрела я мо: не попасть в него, а как бы стали развиваться события после этого, угадать было трудно. Осторожно поднялся по лесенке и, чуть приподняв голову, выглянул из лаза. В проем сорванной двери увидел силуэт часового с автоматом. Он шел от меня к машинам. За его спиной я бесшумно вылез из погреба, пролез между стропилами через стенку сруба и спрыгнул на землю. Присев на корточки, прислушался. Затем, сделав несколько прыжков, исчез в темноте.

Пошел в деревню. Еще накануне, как узнал я потом, здесь стояла немецкая часть. Решившись, я постучал в окно второй избы. На мой стук вышел здоровенный детина. Открыв дверь и увидев меня (слегка начало светать), он заметно испугался. Заикаясь, спросил: «Ты партизан?»

- Нет. Я десантник.

- Уходи скорее, а то немцы узнают и меня расстреляют, - пролепетал он.

- Дай немного хлеба и спичек! - попросил я.

- Уходи! - твердил он.

Ах ты, думаю, прихвостень фашистский (честный человек так не мог поступить), ладно же, я с тобой по-другому!

Подождав за углом, пока хозяин уляжется, через сенное оконце открыл дверь и вошел в сени. Я не сомневался в правоте моих действий. Мне надо было жить и бороться. И не только за себя. В сенях стояли мешки с зерном, не иначе как награбленным. Я обнаружил в ларе две кринки молока и полкаравая хлеба.

Уже заметно рассвело, когда я вышел из деревни. . В километре от нее, у самого леса, заметил развалины одинокого дома. К нему и направился. От дома осталась одна торцевая и одна боковая стены, в каждой по двери. Крыша съехала набекрень и опиралась одной стороной на стены, а другой - на землю. Рядом с домом был родник. Сухой дранки для костра сколько угодно. Через щели в дверях - круговой обзор. Этот «уголок» мне приглянулся. Соорудил подобие шалаша из потолочных досок и заснул мертвым сном предельно уставшего человека.

Проснулся около полудня. С востока доносились раскаты орудийной канонады. Воспрянул духом, окинул взглядом вокруг. Взгляд задержался на развороченной печке в противоположном углу.

«Хорошо бы развести костер», - подумал я, вспомнив о картошке. Перебрал в памяти все прочитанные в книгах способы добычи огня, пока не остановился на трении. Нашел два обломка доски и с усердием принялся за дело. От усилий сам чуть не вспыхнул, а доски не загорались. Устал, занозил руку, а толку никакого. Плюнул с досады и зашвырнул обломки. Потом-то я обзавелся огнем - в одном из покинутых домов деревни нашел полкоробки спичек.

Воздух звенел от песен жаворонков. Сверкала зелень молодой березовой рощи, полуостровом вклинившейся в простор полей. Иногда поблизости, в кустах, охотилась на мышей лиса, не обращая на меня внимания, понимала плутовка, что не до нее. Но эта идиллия была обманчивой. Она в любую минуту, я это не забывал никогда, могла быть нарушена треском выстрелов.

С востока все глуше доносился отдаленный грохот канонады. Это тревожило. Я понимал: фронт не приближается, а отходит дальше на восток. Всеми помыслами я был там, со своими, и тем мучительнее была действительность. Вынужденное бездействие угнетало меня и терзало душу. И как же я был обрадован, когда мне представился случай вновь ощутить в себе силу солдата.