Николай Иванов - Объект 217

Обстановку разрядила появившаяся врачиха. Едва увидев ее на рельсах, баба Лялюшка замахала рукой:

– Это к нам, Полина. К нам.

– Всем марш отсюда, – на ходу расстегивая сумку, отдала медик распоряжение собравшимся. Узнав Семку, не без облегчения улыбнулась: – Живой? Но тоже марш.

Ослушалась врача лишь баба Ляля, к ней Полина и обратилась за разъяснениями:

– Что случилось?

– В герои рвется, а живот один.

– Ясно. Баб Ляля, иди тоже прогуляйся, – отослала старуху к навесу врач. Болячки человека – это только его тайна. Посчитает нужным, сам расскажет другим о своих хворобах, но никак иначе.

А полку других прибыло: у навеса объявились завершившие осмотр участка бригадир и лейтенант Соболь. Кручиня, закрывая спиной комсомольца-добровольца, встрепенувшегося при виде смершевца, стал вытеснять Семку за постройки. Выдерживая до конца легенду, кивнул на трамбовки – работаем.

Однако начальство в данную минуту больше заинтересовала врач, которая, прикрывая собой больную от любопытных глаз, расспрашивала-отвлекала ту от осмотра:

– Кто ж из тебя каторжанина сделал?

– Я сама. У нас план… – морщась от надавливаний и ощупываний врача, проговорила Зоря.

– Какой может быть план для таких, как ты?

– План строительства железной дороги, товарищ врач! – посчитала нужным пресечь расхолаживающие разговоры бригадир. Как и подойти вплотную к дрезине, чтобы присутствовать при осмотре: за своих рабочих она отвечает не в меньшей степени, чем забредшая на огонек медработник.

Поведение бригадира Полине не понравилось. Отбросив русую челку, падающую косым клином на глаза, оценивающе осмотрела фронтовичку. Орден впечатления не произвел, рука… Что рука? За войну столько калек появилось, что инвалидность считалась порой благом – зато не убило. И потому сказала то, что посчитала нужным напомнить как врач:

– Ей еще детей рожать, а не… – Не смогла сдержаться, кивнула на букет в руке Прохоровой: – А не только цветочки нюхать.

Валентину Ивановича словно окатило холодной водой. Прикрыла глаза, сдерживая гнев: еще никто на стройке не посмел говорить с ней подобным тоном, а тем более выставлять упреки, намекая на инвалидность. Но она запомнит эту встречу…

Расстояние до навеса было небольшим, Полина на шепот не переходила, и Соболь тоже прекрасно услышал сказанное. Оно касалось и его лично, его подарка, и, поправив ремни, лейтенант направился лично одернуть зарвавшуюся врачиху: ты сначала повоюй, как некоторые. Да не дай бог при этом стать калекой. Но сладкую жизнь я тебе обеспечу!

Однако бригадиру хватило благоразумия первой остановиться в споре. Не дала и лейтенанту ввязываться при посторонних в женские разборки, задержав единственной рукой. Но, отойдя от врача, бдительно оглянулась в сторону дрезины:

– Ты говоришь о безопасности объекта, а она вон в любое время дня и ночи в любую бригаду…

В ней, конечно же, заговорила женская обида. Возможно, врач задела и самую больную тему – отсутствие детей. Но и поставленная начальником контрразведки задача по усилению бдительности абсолютно не являлась лишней или надуманной. По крайней мере, Валентине Ивановичу хотелось, чтобы именно так подумал лейтенант о ее предупреждении.

Тот понял правильно:

– Мне нужно знать досконально все о каждой. О каждой, кто работает и бывает здесь. Где твоя землянка?

Уединения Соболь желал в первую очередь для того, чтобы, успокаивая Валентину, дотронуться до нее, прижаться как бы ненароком. Ведь то, что может показаться настырным в простой обстановке, во время утешений превращается в заботу о человеке. В этом плане хороши вокзалы, где расставания или встречи дают волю эмоциям и без поцелуев и объятий не обойтись. Но на этой железной дороге станций, к сожалению, не будет. По крайней мере на время войны.

Валентина Иванович сама впервые пожалела об отсутствии личных апартаментов, извинилась:

– У меня с девочками одни нары, сил и времени обустраиваться не было. Простыночкой, конечно, отгородилась, а так – все со всеми. Вон там столик есть. Погоди, только письма раздам.

Вытащила из сумки несколько желтых, исписанных адресами и проштампованных цензорами солдатских треугольников, но вдруг остановила себя. Обернулась к настороженно глядевшим на нее девчатам, сделала вид, что доставала папиросы. Даже взяла «беломорину» в зубы, незаметно опустив при этом конверты обратно. Пояснила сопровождающему:

– В другой раз. Там похоронка для Вари. После. После стройки, а то будет вселенский вой, а не работа.

Не сдержалась, снова оглянулась и сразу уперлась взглядом в Варю. Та в тревожном ожидании подалась навстречу, но Валентина Иванович кивнула сразу всем – все нормально, мы сегодня без известий. Задымила папиросой. Указала Соболю тропинку к столику, где могли побыть без свидетелей.

Однако, едва поравнялись с навесом, их неожиданно окликнули:

– Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант, мне сказать…

Поднявший по-школьному руку Семка просил обратить на него внимание, вызвать к доске и спросить урок, но Кручиня с гаканьем опустил, промахиваясь, трамбовку на его ногу. И пока напарник прыгал на другой от боли, Иван Павлович сам пояснил просьбу парня:

– Носилок не хватает, товарищ лейтенант. Женщины в подолах камни таскают. Надо бы как-то посодействовать.

Соболь, как к последней инстанции, оглянулся на Валентину Ивановича, та недовольно посмотрела на жалобщика: доносить сведения и просьбы – моя задача, а не постороннего в бригаде человека. Но подтвердила контрразведчику: не хватает. Таскаем и в подолах. И хотя в должностные обязанности сотрудника СМЕРШа забота об условиях труда рабочих не входила, ради своей значимости лейтенант пообещал спутнице:

– Поставим вопрос.

Больше просьб не последовало, и лейтенант продолжил путь с бригадиром.

– Поставят вопрос, – сообщил оставшемуся без подмоги, сжавшемуся Семке напарник. Похлопал по сумке с пистолетом: – Я тебя предупредил, парень. Еще одна глупая попытка, и… Извини меня, но со мной разговор будет коротким, хотя я с твоим батькой и учился в одной церковно-приходской.

– Моего батяню кулаки вилами закололи!

– Знаю. И как видишь, те, кто жил рядом с вами, оказались опаснее, чем я, сидевший в лагере. Думай, какой враг настоящий. А пока дуй на пост.

Кивнул издали женщинам, прощаясь. Направил Семку в сторону леса.

– Не день, а бал-маскарад. И все мимо – и клоуны, и принцы, – проводив взглядами сначала начальство, потом мужчин, потом к нарам бабу Лялю с Полиной и Зорей, произнесла с неподдельным вздохом Стеша. – В таком случае я спать.

– Погоди. Я приготовила ужин, – попыталась остановить ее Наталья.