Мартын Мержанов - Так это было

К полудню на башне фамильного замка прусских императоров развевался красный флаг. Захарий Петрович Выдриган покинул свой наблюдательный пункт в Вильдпарке и приехал в этот замок. Тут же генералу доложили:

— С вами просят свидания представители магистрата города.

— А что им нужно? Мы мирных граждан не трогаем.

— Они очень возбуждены.

— Пусть войдут.

В темный тихий зал вошли два человека в черных костюмах. Захарий Петрович, положив обе руки на подлокотники большого кресла, пристально смотрел на вошедших.

Крестьянский сын из села Казацкого на Херсонщине, солдат-разведчик в годы первой мировой войны, а теперь генерал — командир дивизии в столице прусских королей принимал посланцев города.

Еще в марте 1942 года, когда Выдриган командовал запасным стрелковым полком, он узнал, что оба его сына погибли на фронте. Эти известия, которые он получил почти одновременно, потрясли его. Тогда же он подал рапорт командиру бригады, в котором писал:

«Точно так же, как рыба рвется из аквариума в широкие речные пространства, так и солдат рвется в бой, тем более солдат, участвовавший в трех войнах — империалистической, гражданской и отечественной… На войне погибли оба мои сына, Александр и Николай — молодые командиры Красной Армии… Прошу направить меня в действующую армию».

Теперь генерал принимает представителей бургомистра.

— Я вас слушаю…

Один из вошедших, низко склонившись, подошел к генералу и преподнес ему ключ от города. Когда-то этим ключом пруссаки открывали ворота Потсдама-крепости. Теперь он им был не нужен. Итак, ключ, предназначенный для открытия ворот, окончательно закрыл кольцо вокруг Берлина.

Радость близкой победы совпала с получением известия от сына Николая, который считался погибшим. Сын, тоже ничего не знавший об отце, услышал по радио информацию о том, как генерал Выдриган принимал ключи от Потсдама. Николай сообщал, что был тяжело ранен, но выжил, вновь встал в строй, совершил около семисот вылетов и сбил 19 самолетов.

Но радость была печально короткой…

Герой Советского Союза Николай Выдриган погиб при исполнении задания вскоре после парада Победы, участником которого он был.

Снаряды уже рвались на территории имперской канцелярии. Ротмистр Герхард Больдт писал в тот день в своем дневнике:

«Удушливый запах серы и известковая пыль наполнили комнату… Наверху начиналось настоящее пекло. Снаряд за снарядом взрывался на территории канцелярии. Все бомбоубежище ходило ходуном, как при землетрясении. Минут через пятнадцать огонь как будто стал ослабевать и, судя по грохоту, переместился в направлении Потсдамской площади…

Я старался уснуть, но не мог. В половине шестого русская артиллерия открыла огонь более сильный, чем раньше. Обстрел превратился в непрерывный раскат грома, какого я еще не слыхал за всю войну. Вентиляторы неоднократно приходилось выключать больше чем на час. Самый верхний слой бетона был пробит в нескольких местах, и нам было слышно, как сыпалась известка на второй его слой. Среди грохота орудий все чаще раздавались глухие, тяжелые взрывы бомб. Ураган огня и стали обрушился на имперскую канцелярию и правительственный квартал. Антенна нашей радиостанции на 100 ватт рухнула… Нам несколько раз казалось, что обстрел достиг уже своего предела, но мы ошибались. Недостаток воздуха становился невыносимым. Головная боль, затрудненное дыхание к концу дня усилились. Люди в убежище впали в состояние апатии». [17] См. «Правда», 1 января 1948 г.

Именно поэтому обычное «обсуждение ситуации», несмотря на крайне печальные «донесения с мест», никого, и даже «фюрера», не взволновало. Все сидели молча. И только сообщение о том, что войска генерала Буссе — огромная двухсоттысячная группировка, окруженная в лесах юго-восточнее Берлина, — частично прорвали кольцо, двинулись в район Барута и пошли на соединение с войсками генерала Венка, словно очередная доза камфары, внесло некоторое оживление. Но Кребс умолчал о том, что эта прорвавшаяся и вновь окруженная войсками 1-го Украинского фронта группировка, двигаясь на запад, постепенно уничтожалась.

В дневнике объединенного командования в тот день было записано: «В Берлине идут ожесточенные бои на внутреннем обводном кольце… Несмотря на все приказы и мероприятия по оказанию помощи Берлину, этот день явно свидетельствует о том, что приближается развязка битвы за столицу Германии». [18] «Совершенно секретно», стр. 582.

Еще накануне Гитлеру потребовался генерал Фегелейн. Однако найти его смогли только на другой день к вечеру. Эсэсовцы захватили его на западной окраине Берлина: он собирался отбыть в неизвестном направлении, прихватив с собой чемодан со слитками золота и деньгами в различной валюте.

Его доставили в бункер и заперли в комнате начальника обороны правительственного квартала генерала Монке.

По приказу Гитлера генерал Монке и два офицера должны были допросить Фегелейна и предъявить ему обвинение в измене фюреру и Германии. Но Фегелейн, обнаружив в комнате у генерала вино, напился. Ни на какие вопросы он не желал отвечать, требовал свидания с женой, с Гиммлером или с Гитлером.

Вся эта сцена напоминала дешевый водевиль: головорезы в генеральских мундирах обвиняли в предательстве такого же предателя немецкого народа, какими были они сами. Гитлер приказал его расстрелять.

В тот же день в бункере появилось покаянное письмо Геринга, написанное им из тюрьмы. Но это письмо Гитлеру не показали. Радио передало следующее коммюнике:

«Рейхсмаршал Герман Геринг уже длительное время страдал болезнью сердца, которая теперь вступила в активную стадию. Поэтому он сам просил, когда требуется напряжение всех сил, освободить его от руководства военно-воздушными силами и связанных с этим задач. Фюрер удовлетворил эту просьбу. Новым главнокомандующим военно-воздушными силами назначен генерал-полковник Риттер фон Грейм, который одновременно произведен в генерал-фельдмаршалы». [19] См. Г. Розанов . Крушение фашистской Германии, стр. 147.

Вечером в бункере появился Вейдлинг. Он говорил о катастрофическом положении с доставкой снарядов и питания по железной дороге и по воздуху. С потерей аэродромов Гатов и Темпельхоф оно еще больше ухудшилось. Генерал хотел убедить Гитлера в безнадежности положения.

Ничем не мог утешить своего «фюрера» и генерал Кребс: от Венка никаких сведений не было, от «группы Штейнера» — тоже. В довершение всего заместитель министра пропаганды доктор Науман сообщил, что иностранное радио передало о вступлении Гиммлера в переговоры с англо-американским командованием и о том, что его предложение о капитуляции союзниками отклонено…