Тайсто Хуусконен - Стальной шквал

— Второй взвод, подъем! Две минуты на одевание!

Все бросились в коридор, чтобы первыми попасть в сушилку. Там у дверей — страшная толчея. Кто-то успел раньше других проскользнуть в дверь, но выбраться оттуда было уже невозможно. Образовалась пробка. Но наконец напор прихлынувшей толпы вышиб ее чуть ли не вместе с дверью.

Хейно, Хейккиля, Саломэки и Ниеминен оказались последними и ждали, пока толпа схлынет. Хейно шепнул:

— Вот когда самая-то муштра начнется… Ну, как, Яска, теперь ты видишь, что не того нокаутировал?

— О, святая Сюльви!.. — взорвался Саломэки. — Заладил одно и то же. Спросил бы лучше, что будем делать, если они дознаются.

— Вас это не касается, — процедил Ниеминен. — Я же сказал, что привык сам отвечать за свои поступки.

— Думаешь пойти и сознаться?

— Сперва посмотрю, как дело обернется.

— Да ты что, спятил? — загорячился Хейно. — Нечего тебе признаваться!

— Э, ребята, мы опять остались последними!

Хейккиля устремился в сушилку, но не нашел там

своей обуви: его гвоздь был пуст. Однако времени на поиски уже не было. Он схватил огромные башмаки, висевшие на соседнем гвозде. У Хейно не оказалось портянок, у Саломэки — два башмака на одну ногу. У Ниеминена — ни одного. Кто-то впопыхах прихватил и его ботинки. Потом он их нашел в коридоре, так что можно было наконец вернуться в свою казарму.

— Эт-то что еще за полк растреп?

Командир взвода прапорщик Сеппэ был тут как тут, собственной персоной — злющий-презлющий. Он собирался на ночь в городок, где его ждала пышногрудая Рийтта, как вдруг из-за какой-то хулиганской выходки все сорвалось. Взбешенный этим, он кричал:

— А ну, живее одевайтесь! Копаются, как у шлюхи… Сеппэ шагал взад и вперед, заложив большие пальцы за ремень и облизывая пересохшие губы. Он был маленького росточка, сухопарый — как и большинство преподавателей учебного центра. Похоже было, что для занятий с новобранцами армия нарочно выбирала самых жалких и тщедушных людишек. Чем мельче человек — тем он злее. Известное дело. И прапорщик Сеппэ вовсе не был исключением. Просто счастье, что у него в городке была своя Рийтта, на которой он мог отвести душу — разумеется, в ином смысле, чем на своих подчиненных.

Прапорщик остановился.

— Мерзавцы! Из-за вас мне придется ночь не спать. Ну-с, чтобы уж не зря мне бодрствовать, я и вас подбодрю немножко. Взво-од — ложись! А теперь вскочить на корточки! Ложись! На корточки! Ложись! На корточки!.. Та-ак, продолжайте: по счету «раз» — ложись! — «два» — на корточки! Раз — два! Раз — два!..

Пол дрожал, дыханье становилось тяжелым, пот лился ручьями. Три десятка солдат должны были потрудиться, чтобы прапорщик Сеппэ бодрствовал не зря. Такой же точно грохот долетал и из соседних казарменных помещений: видимо, и в других взводах творилось то же самое. Майор Вуорела впервые в своей жизни нарушил общее правило, согласно которому ночные учения запрещаются. Но в роте случилось чрезвычайное происшествие — просто бунт! Дисциплину следовало восстановить, — во что бы то ни стало. Ибо без дисциплины армия — не армия…

Прапорщик Сеппэ достал из кармана часы.

— Даю вам две минуты. Если за это время не найдется мерзавец, избивший капрала Алатало, вы будете корячиться до утра. Засекаю время — так! Отсчет начался.

В третьем взводе тоже шла муштра. Видно, там им не давали передышки, поскольку Алатало был их воспитателем и подозрения прежде всего падали на них. Поэтому прапорщик Сеппэ вообще-то и не думал, чтобы виновник оказался в его взводе. Но уж одно то, что никто не признавался и не делал каких-либо заявлений, означало, что Рийтты этой ночью ему не видать. Когда он отсчитал последние секунды, тонкие губы его судорожно скривились и он вдохнул решительно, полной грудью.

— Итак — неповиновение! Но вы от этого отучитесь, мерзавцы!.. Мы вас обстругаем… станете гладенькими… Взво-о-од — в коридор, строиться! С винтовками и с полной выкладкой! Живо! Живо!

Это означало, что предстоит марш. И Саломэки подошел к прапорщику:

— Господин прапорщик, разрешите обратиться? У меня ботинки на одну ногу. Я не могу маршировать.

Глаза Сеппэ стали узенькими, как щелки. Младший сержант Пуллинен уже успел доложить ему.

— Вы у меня сумеете не только маршировать, но и бегать. Ясно? Ведь в увольнении-то вы были герой. Ну, пошевеливайтесь!

В коридоре выстроилась вся рота. Тут был и дежурный офицер. Он прохаживался перед строем, искоса поглядывая из-под насупленных бровей.

— Рота проявила отсутствие дисциплины, — начал он. — Стало быть, вы пока еще ничему не научились. Нынче же ночью мы из вас сделаем солдат. Вы будете маршировать до тех пор, пока не найдется виновник. Тот, кто его назовет, получит увольнение на трое суток. Даю две минуты, чтобы он мог объявиться сам.

Эти две минуты были словно какое-то магическое число. Утром после побудки были две минуты для зарядки. Столько же давалось на заправку постели, на уборку тумбочки и вообще на все. Финская армия не знала другой меры времени. Не составлял исключения и дежурный офицер.

Когда две минуты истекли, он отдал команду и повел роту в поход. Так из этих парней, изнемогавших под грузом амуниции, стали срочно делать солдат. И вот среди ночи на дороге, слышались зычные крики:

— Рота, слушай мою команду!.. Ложись! По-пластунски — вперед! Вста-ать, шагом марш!

Когда они вошли в городок и приблизились к месту, где была разбита витрина, раздалась команда!

— Внимание, равнение налево! Здесь кто-то из вас избил капрала Алатало! Ложи-ись! Ползком, по-пластунски — впере-ед!

Они ползли на животах по темной улице, задыхаясь и бормоча проклятия. Из окон сквозь щели светомаскировки выглядывали встревоженные лица обывателей. Впервые их так беспокоили среди ночи. Может, кто-нибудь и пожалел этих «бедных ребят», но только не их воспитатели.

Они двигались походным маршем все дальше и дальше. Ряды начали расстраиваться, шаг все чаще сбивался. И вдруг кто-то упал. В колонне сразу же возникло замешательство.

— Рота, сто-ой! Вольно! Перекур! Четверо бойцов — отнесите его в казарму.

— Вряд ли это нужно.

— Он не дышит, ясное дело.

— Какого черта!.. Оказать первую помощь! Живо!

— А кто это?

— Нисула из третьего взвода.

— Командир взвода, прапорщик Ритала, идите к ближайшему телефону и позвоните в гарнизонный госпиталь. Попросите поторопиться.

— Бесполезно. Он уже холодеет.

Командиры всполошились.

— Продолжайте искусственное дыхание, массируйте сердце! Прапорщик Ритала, вы дозвонились до госпиталя?

Хейккиля, Хейно, Саломэки и Ниеминен сидели прямо на снегу, на краю придорожной канавы и, потрясенные, слушали эти переговоры. Жутко было думать, что этот паренек может умереть по их вине.