Егор Самойлик - Ветер над сопками

– Совсем вы замерзли, товарищ лейтенант! – проигнорировав слова Речкина, тревожно покачал головой Логинов и, приподняв рукой край шинели, протянул его лейтенанту. – Вот – возьмите! А то, не ровен час, захандрите еще!

Алексей махнул рукой:

– Грейся сам! Скоро твой второй номер мою принесет! Я захандрю – не беда, а вот ты мне больной совсем ни к чему!

Алексей встал в полный рост и принялся усердно махать то руками, то ногами, стараясь согреться.

– Не боитесь, товарищ лейтенант? – упираясь в шинель теперь уже обоими локтями, спросил Логинов, осуждающе покосившись на Речкина.

– Кого? Немцев, что ль? – продолжая свою согревательную зарядку, скорчил пренебрежительную мину Алексей.

– Ага, их… – кивнул Логинов, переворачиваясь на бок. – У нас так сержанта одного в Финскую убило! Задремал прямо вот подле меня. Замерз, проснулся, ну и решил размяться, согреться… Прямо в сердце пулю и получил! Снайпер, будь он неладен! И темень еще такая была, только луна и светила, не то что сейчас! И как разглядел?!

От услышанного у Речкина неприятно засосало под ложечкой. Но виду он не подал и, сохраняя вид решительный и невозмутимый, продолжал активно махать конечностями.

– Тогда буду двигаться активнее, чтоб не попал! – с иронией парировал Алексей.

Тот в ответ лишь коротко улыбнулся. Из кармана галифе Логинов извлек помятую пачку «Красного стрелка», хотел было вытащить оттуда папиросу, но, осекшись, протянул ее лейтенанту:

– Угощайтесь, товарищ лейтенант! Хоть изнутри согреетесь!

– Мне б чего покрепче, чтоб изнутри!.. – досадливо пробормотал Алексей, присаживаясь рядом с сержантом на корточки.

Закурили. Алексей уселся на прежнее место, подстелив под себя полевую сумку. Кровь хорошенько разогналась по телу, и Речкину стало немного теплее. Едкий, горьковатый дым «Красного стрелка» скорее создавал иллюзию, нежели согревал организм на самом деле. Сплевывая кислый табак, Алексей морщился после каждой затяжки. Так как регулярно он не курил, то и папирос своих у него не было, а потому, при желании, выбирать не приходилось.

Второй номер не подвел. Не успел Речкин осилить едкую, горлодерущую папиросу, как на склоне сопки возник гонец с шинелью в руках. Краснея разгоряченным от пробежки лицом, выдыхая полупрозрачные клубы пара, боец торопливо взбирался вверх, неся командирскую шинель на вытянутых руках перед собой, точно королевскую мантию.

Очень скоро, согревшись в почти материнских объятиях теплой шинели, Алексей усердно боролся со сном, который наваливался на него тонным грузом. Речкин считал делом постыдным спать в наряде, тем более при солдатах, а потому держался из последних сил.

Из полудремного состояния его выдернул отдаленный взрыв. Он прокатился эхом по сопкам со стороны Угловой. Почти сразу последовал второй, затем третий… Мгновение, и сплошная артиллерийская канонада озлобленно забушевала громоподобными раскатами со стороны тех мест, где еще вчера довелось впервые повоевать Алексею. Поначалу было не разобрать – кто открыл огонь, наши или немцы, но, когда снаряды начали рваться глубоко в тылу второго батальона, стало ясно, что это дело рук врага.

Столь яростного артиллерийского обстрела Речкину не доводилось еще слышать. Гром канонады был настолько силен, что пограничники машинально прильнули к земле даже здесь, на удалении нескольких верст.

Воздух становился все прохладнее, туман сгущался, казалось, с каждой минутой. Застлав плотным молоком лощины, он разрастался будто на дрожжах, поглощал склоны сопок, стремясь к их вершинам. Наконец, у Речкина сложилось ощущение, что он находится среди поволоки облака, за которой исчезали и знакомые очертания земли, и бархатная синева неба…

Канонада не стихала до глубокой ночи. Когда стрелки на наручных часах Алексея приблизились к четырем утра, сквозь поутихший рев артиллерии послышались хлестки ружейных выстрелов и треск пулеметных и автоматных очередей. Становилось совершенно ясно – немец вновь перешел в наступление против левого фланга 2-го батальона.

Вскоре прибыл связной от начальника заставы. Вспотевший, задыхающийся от быстрого бега, едва не заблудившийся в плотном тумане, боец-первогодка передал приказ лейтенанта Круглова – в случае появления врага покинуть позиции и отходить в сторону Титовки. Также он вручил Речкину сигнальный пистолет, который был в единственном экземпляре на всю заставу, три патрона к нему и изложил краткую инструкцию от начзаставы: в случае оставления позиций подать сигнал выстрелом в зенит за несколько минут до отхода. Сам же Круглов обещал тем же способом известить и Речкина, позаимствовав сигнальный пистолет у бойцов 7-й роты, один из взводов которой занял позиции рядом с НП заставы, на высоте 449,0.

– А если немцы попрут не прямо на расположение заставы, а, допустим, южнее – на позиции соседней 8-й роты и откроют по ним огонь? Ввязываться ли в бой или просто уходить? – нахмурился лейтенант.

На этот вопрос посыльный лишь молчаливо пожимал плечами.

Как же не хватало телефонной связи! Каленников во время своего визита говорил о приказе по погранвойскам 23-го укрепрайона, который предписывал при наступлении врага всем пограничникам отходить в тыл для переформирования. Но, как говорится, гладко было на бумаге… Совершать многокилометровый марш в обход рубежа обороны, рискуя каждую минуту нарваться на немецких егерей или оказаться под прицелом штурмовиков, было затеей безрассудной, если не самоубийственной! Были и личные чаяния на сей счет – кто будет помогать отходить старшине и маленькой группе солдат с имуществом заставы?

От всех этих мыслей голова у Речкина шла кругом. Он быстро написал несколько вопросов к Круглову на листке бумаги, вырванном из своего блокнота, и передал его посыльному, на словах попросив, чтоб тот как можно быстрее прислал ответ. Иначе… Алексею и думать не хотелось о том, к чему может привести вся эта неразбериха. Бардак на войне – первый и самый точный шаг к гибели.

Речкин старался скрыть от глаз подчиненных свое сильное внутреннее смятение, но оно пробивалось наружу даже сквозь молчаливо-сосредоточенную маску. Алексей напряженно думал, прикидывал, размышлял, стараясь выстроить в голове четкий план на все возможные случаи. И часто курил… Он уже не чувствовал привкуса табачного дыма, только сильную горечь во рту и мокрый, булькающий комок в груди, но снова и снова подкуривал очередную папиросу.

Белый диск солнца, чьи очертания размывались за пеленой тумана, привычно проходил заученную наизусть траекторию, возносясь все выше и выше над землей. Понемногу воздух стал проникаться теплом, а мутное молоко тумана начало рассеиваться. Бой, что грохотал со стороны Угловой, не утихал ни на минуту. Напротив, казалось, что он становился все громче, все яростнее.