Лауренциу Фульга - Звезда доброй надежды

«Боже, что со мной творится?..» Но у него не было сил оторваться от окна. Образ Иоаны будто приблизился к самому окну, остановился по ту сторону морозных узоров и неотрывно смотрел на него. Корбу он показался столь реальным, что ему захотелось протянуть руку и провести ладонью по шелковистой щеке, чтобы получить подтверждение реальности этого чуда. Но материальность стекла помешала ему сделать это, вернув его к действительности. И он так же бессознательно начал выводить линии лица, глаз, губ, волосы Иоаны. Потом, будучи не в состоянии контролировать себя, каллиграфическим почерком начал выводить по стеклу «Иоана, Иоана, Иоана» и едва слышно шептать ее имя…

Все это началось в то утро, когда конвой военнопленных с Дона прибыл к воротам лагеря. Надломленный предательством единственной женщины, которую он любил до тех пор и воспоминание о которой похоронил в земле на берегах Дона, Корбу был убежден, что Иоана входит в его жизнь как естественное, необходимое вознаграждение, без которого жизнь в плену показалась бы ему хуже смерти. Узнав, кто она и какую должность занимает в лагере, он поспешил добровольно вызваться на работу в госпитале, чтобы все время находиться вблизи нее и сжигать себя пламенем неразделенной любви. Выполняя функции санитара, убирая помещения и обслуживая немощных больных, он тянулся к ней с теми же противоречивыми чувствами, которые испытывает раб к своей обожаемой госпоже.

Вначале были лишь беспокойство, лихорадка, растерянность, но они быстро прошли. Потом появились все более изнуряющие бессонница и безысходность. Он никогда не общался с ней во внеслужебное время, и Иоана всегда говорила с ним официальным требовательным тоном, а Штефан Корбу выслушивал ее распоряжения напряженно, с собачьей преданностью глядя ей в глаза.

«Однако так продолжаться не может, — думал он. — Я сойду с ума!»

Мало-помалу Корбу начал сознавать трагичность своей любви. Осужденный созерцать мир через колючую проволоку, он вдруг открыл, что вселенная ограничивается узкой полоской далекого неба и единственной недоступной звездой — Иоаной.

В конце этой беспокойной ночи в госпитале установилась тишина. Доктор Раду Анкуце подумал, что наконец-то он сможет лечь спать. Внизу, на первом этаже, в большом зале, был бокс, отделенный от остального помещения натянутыми плащ-палатками, там всегда стояло несколько пустых коек. Санитары предпочитали отдыхать здесь, даже если не дежурили. Был риск, что их в случае необходимости могут поднять и ночью. А советский дежурный офицер все равно позже обходил весь госпиталь и делал перекличку и больных, и персонала.

Отправившись на поиски Штефана Корбу, чтобы передать ему приказание комиссара, Анкуце обнаружил, что и обе сестры не собираются покидать госпиталь. Или им было трудно теперь добираться до села, где были расквартированы, или же они понимали, какой опасности подвергают село после контакта с тифозными больными.

Кабинет Иоаны был превращен в спальню. Молодая сестра, узбечка Фатима Мухтарова, уже расположилась прямо в одежде на кушетке, а пожилая санитарка, Наталья Ивановна, устраивала себе рядом постель с такой же тщательностью, с какой делала это дома.

Послышался скрип открываемой двери в другом конце помещения. Кто-то торопливыми шагами направлялся через зал. Держа ботинок в руке, доктор с досадой ожидал появления человека, будто намеренно создававшего шум.

Каково же было его удивление, когда он увидел майора Михая Харитона, которому уже дважды выговаривал сегодня вечером. Анкуце не удивился бы так сильно, если бы Харитон не напялил на себя все свои одежки и не захватил с собой даже вещевой мешок, в котором при каждом движении позвякивали котелок и ложка. Да и сам майор был удивлен не меньше доктора. Он предпочел бы не иметь свидетелей того, что собирался сделать.

Поэтому, растерянно остановившись посреди помещения, Харитон счел необходимым объяснить:

— Как видишь, я ухожу! Комиссар не имеет права задерживать меня, и поэтому… — Рубец на его щеке побагровел. По желтоватому, с неправильными чертами лицу блуждала неясная презрительная усмешка. — Хочу надеяться, что и ты не станешь задерживать меня, — добавил он.

Доктор, нахмурившись, холодно посмотрел на него.

— Подслушиваешь под дверьми, господин майор?

— Невольно получилось, — вкрадчиво ответил Харитон. — Ты же видел: я таскал кровати.

— Значит, ты слышал, почему комиссар был вынужден отдать такой приказ?

— Я знал об этом еще ночью.

— Речь идет о брюшном тифе, — подчеркнул Анкуце.

— В первую очередь речь идет о моей жизни, — возразил майор.

— А ты не подумал, что очень легко можешь заразить людей в казармах?

— Я не был ни в каком контакте с итальянцами.

— Думаешь, этого достаточно?

— Вполне! Я знаю, как заражаются брюшным тифом.

— Но ты никогда не узнаешь, откуда приползет вошь, от которой ты заразишься.

— Напрасно ты пытаешься запугать меня. У меня иммунитет! — С этими словами Харитон вызывающе и пронзительно засмеялся.

— Мне нравится, что у тебя есть чувство юмора… — с горечью сказал доктор.

— Благодарю!

— Правда, твой юмор мрачноват!

— Это единственное мое оружие против твоего упрямства, господин доктор! — торжествовал майор.

— Однако я еще надеюсь, что имею дело с человеком сознательным, — продолжал Анкуце.

— Мне кажется, ты становишься невежливым, господин доктор.

— Я стараюсь найти самые убедительные доводы, господин майор!

— Я не привык к таким доводам… До свидания!

Анкуце резким движением натянул ботинок и быстро поднялся с койки.

— Постой!

Он схватил майора за плечи у самой двери, которую Харитон уже открывал. Харитон медленно повернулся к доктору и с видом превосходства снял его руку со своего плеча.

— Ты хочешь сообщить мне что-нибудь? — спросил он через плечо.

— Да. Нам есть о чем поговорить. Но не здесь! — С этими словами доктор подтолкнул его в холл и закрыл за ним дверь. — Люди трудились всю ночь, — объяснил Анкуце. — И их отдых надо уважать. Тем более отдых больных и раненых. Или, может быть, ты хочешь, чтобы они стали свидетелями твоего трусливого поступка?

Теперь они стояли лицом к лицу. Будто случайно, доктор оказался напротив двери, ведущей во двор, и закрыл ее спиной. Майор Харитон с досадой уселся на груду матрацев посреди помещения.

— Продолжай! — усмехнулся Харитон. — Я готов терпеть тебя еще пять минут.

— Нет, тебе придется потерпеть побольше. Это в твоих же интересах.

— И в чем же, по-твоему, заключаются мои интересы?

— В том, чтобы ты сам пришел к разумному выводу.

— Бравировать смертью от брюшного тифа?

— Не совершать преступления!