Валерий Андреев - Экзамен на зрелость

Государственную границу охраняем нормально, — чуть дрогнула бровь у правофлангового, Максимов покосился на земляка. Дескать, авось на этот раз пойдём в наряд вместе.

— В наряд идут Ковалёв, Максимов, Попов…

— Я… Я… Я…

Внимательно всматриваюсь в знакомые лица. Они сосредоточенны и серьёзны, как перед выполнением боевого задания.

— Вопросы?

Не шелохнулся строй. Вопросов нет. А ведь год назад было по-другому…

Я прибыл на эту затерявшуюся в сопках заставу прямо из училища. Сдав последний экзамен, я и не подозревал, что здесь, на заставе, экзамены ждут меня каждый день.

Когда я приехал на заставу, солдаты встретили меня по-разному: одни дружелюбно, другие с плохо скрытым недоверием. Мол, молодой, нам ровесник, чему может научить?

Вечером, после того как начальник заставы представил меня личному составу, я сидел в канцелярии и думал, с чего начать, как лучше и правильнее вести себя с солдатами. Можно начать строго, как Борис Винников, мой товарищ по училищу. У него разговор короток: «Прекратить пререкания! Повторите приказ!»

Но можно начать и по-другому. Войти эдак запросто в сушилку, дружески похлопать кого-нибудь по плечу и с панибратской улыбочкой спросить: «Ну как, Иваныч, дела? Что пишут из дому? Небось дивчина уже разлюбила?» В тот вечер так для меня ничего и не прояснилось.

Через три дня ушёл на партсобрание начальник заставы, и я на несколько дней остался один. Вечером, на построении, как снег на голову посыпались вопросы. Белобрысый Старков спрашивал, будет ли сегодня кинокартина, а молчаливый Соколов неожиданно деликатно осведомился о завтрашних занятиях. Я ответил, что завтра обыкновенный рабочий день, так что кинокартины не будет, но занятия состоятся обязательно. Когда шумок улёгся и я уже считал, что всё идёт как положено, над строем взметнулась рука.

— Разрешите вопрос? — сказал сухощавый солдат с дерзким лицом. — А за сколько времени можно пройти левый фланг?

На губах Максимова играла улыбка. Не могли её сдержать и остальные. Я понял, вопрос задан неспроста.

«По карте до левого фланга порядочно, — быстро рассуждал я, — если идти со скоростью четыре километра в час, то можно быть на месте… Но, учитывая сложность передвижения по участку…»

— За три с половиной, четыре часа, — говорю я твёрдо, но уже в следующее мгновение, глядя на лица солдат, чувствую, что промазал. Отступать поздно, и я решаюсь.

— Завтра, Максимов, мы с вами пройдём по этому маршруту. Хочу познакомиться с участком.

Изучая в канцелярии карту, я ещё долго, до самого отбоя, слышал за стеной приглушённые голоса солдат. Наверняка речь шла о завтрашнем переходе.

Рассвет мы встретили в пути. Утро вставало над сопками бледно-лиловой зарёй. Тропка изгибалась по отлогой зелёной террасе, и первые километры пути дались нам без труда. Максимов двигался впереди легко и уверенно, но по всему было видно, что он не торопится. Когда мы спустились к побережью, усыпанному мелкими и крупными вулканическими бомбами и отшлифованными гранитными валунами, солнце уже начинало припекать, а к полудню застоявшийся воздух не сберёг ни капли прохлады. Он словно насквозь пропитался солнцем, пропах им, обжигал и изнурял.

Максимов, поначалу поджимаемый мною, неожиданно изменил тактику. Теперь он шёл размашистым широким шагом, как будто это было не нагромождение камней, а по крайней мере утрамбованный песчаный пляж. Он не смотрел вниз, его ноги как-то сами находили верный и лёгкий путь.

Мой же взгляд прикован к камням. С трудом отыскиваю устойчивые. Камни щедро возвращают полученное от солнца тепло, и подошвы ног словно в огне. Круглые, однообразные, камни то сбегаются, то разбегаются, и тогда кажется, что шагать дальше некуда — впереди пропасть. В глазах рябит. Голова идёт кругом. Останавливаюсь, смотрю на горизонт, туда, где море сливается с небом. Он тускнеет, там бегут какие-то оранжевые круги. Ноги дрожат. А Максимов идёт и идёт, не чувствуя усталости. Он уже в пятидесяти метрах впереди.

Остановить? Нет. Ни за что. Это может быть расценено им, а значит и всей заставой, как поражение.

Я пробую смотреть не под ноги, а подальше, стараюсь догнать ушедшего Максимова. Это мне в какой-то мере удаётся. Теперь нас разделяют метров двадцать. Нервы мои на пределе, силы тоже. Очень хочется пить. Проходим один ручей за другим, но Максимов не останавливается. Он или не чувствует жажды, или просто испытывает меня.

Смотрю на его промокшую от пота гимнастёрку и думаю:

«Неужели путь к сердцу солдата здесь обязательно должен пройти такую проверку? И ты, значит, проверяющий, да, Максимов? Ну что ж, проверяй, потягаемся».

Пусть всё идёт своим чередом. Необходимо одно — выдержать. Минуем ещё несколько речушек. У одной я нагибаюсь и зачерпываю ладонью воды. Вонючая от сероводорода, она ещё больше разжигает жажду. Я ругаю себя за минутную слабость и решаю больше не прикасаться к воде. В душе перемешиваются злость, обида, упрямство. Снеговые вершины гор, чарующая лазурь Охотского моря давно перестали для меня существовать. Я чувствую только раскалённое дыхание камней и вижу впереди сухощавую фигуру Максимова. Так мы нога в ногу и приходим к стыку. Бурная речушка, завладев живописным распадком, выводит его к морю. У самого берега прилепился наш «обогревательный домик». Максимов поворачивается ко мне, и я вижу его лицо, потное, усталое, чуть тронутое улыбкой:

— Чайку согреть, товарищ лейтенант?

— Да, не мешало бы, — отвечаю я, стаскивая с себя вещмешок.

Максимов откалывает от сухого берёзового полена несколько лучин и разжигает печь.

— Вы в училище, наверно, много ходили? — неожиданно спрашивает он.

Я усмехаюсь.

— Случалось. А что?

Да так. В прошлом году я ходил сюда с лейтенантом Винниковым. Так он отстал почти на километр. Ох, и влетело мне тогда!

На заставу мы возвратились к вечеру. Переодевшись, я сидел в канцелярии и составлял расписание занятий, когда вошёл дежурный и обратился ко мне:

— Товарищ лейтенант, застава ждёт вас к ужину.

То ли потому, что прозвучало это для меня впервые, то ли сказано было особенно дружески, я на мгновение растерялся. Потом, успокоившись, ответил: