Имран Касумов - На дальних берегах. Повесть

Ферреро надо было немедленно возвращаться в штаб. Мрачные, подавленные шли партизаны назад.

Кругом ликовала весна; молодая листва светлела среди темно-зеленой хвои сосен; между желтыми каменными утесами зеленела трава. В воздухе носились пестрые бабочки, поднимались в небо стаи птиц, встревоженных появлением людей. Было тепло; солнечный свет сеялся сквозь листья деревьев, вырисовывая на скалах затейливые узоры.

Но ни Ферреро, ни его люди не замечали ничего вокруг. Мысли каждого были заняты одним: жив ли Михайло?

«Жив ли Мехти?» Этот же вопрос в тысячный раз задавала себе и старая женщина, которую Мехти называл биби.

Биби лет семьдесят; лицо у нее темное, испещренное морщинами. Если бы не тревога за Мехти, морщин было бы меньше. Лишь осанка оставалась по-прежнему гордой; горе не согнуло ее.

Вот уже два года, как она не получала от Мехти писем. Старуха обивала пороги военкоматов, просила сделать новые запросы и получала все один и тот же ответ: «Пропал без вести».

Надежда не покидала ее. Она бережно хранила костюмы Мехти, золотые часы его отца. Берегла рисунки, альбомы, кисти, мольберт - все, что было дорого Мехти. Она берегла и память о его детстве: детские штанишки, вышитую золотом тюбетейку-аракчын.

Да, быстро промелькнуло детство Мехти. Он рос без отца и матери. Старая биби сделала все, чтобы он не чувствовал себя одиноким, и Мехти любил ее так, как любят мать. Время шло… Из ребенка Мехти вырос в красивого сильного парня. И вот… Его нет… И биби казалось, что мир опустел.

Старуха не верила сообщениям, поступившим в военкомат. Она ходила по госпиталям: сядет возле постели раненого, поставит в вазочку цветы, подправит подушки, познакомится и примется расспрашивать, не встречался ли он с ее Мехти. Она любовно описывала внешность своего внука, его голос, походку, характер и при этом говорила только о хорошем в нем - плохого она не помнила.

Раненые уверяли ее, что встречали много таких ребят, как Мехти. Они даже припоминали эпизоды, в которых участвовал Мехти. Собственно говоря, они ничего не выдумывали, только заменяли имя товарища на имя Мехти… Частые беседы сблизили раненых с биби, а сама она обнаружила в этих простых парнях много общего со своим внуком.

Не было дня, чтобы биби не посетила своих «сыновей», как она их называла. И раненые от души полюбили добрую старую женщину.

Биби уже знали во многих госпиталях. Она вязала бойцам перчатки, узорчатые шерстяные носки, свитеры, стряпала азербайджанские сладости, подолгу просиживала у постелей тяжело раненных, была с ними особенно, по-матерински ласкова.

Ее теперь часто можно было встретить на улицах Баку. Она всегда торопилась. Госпитали были разбросаны по разным концам города, а биби успевала побывать за день не в одном.

Когда раненый выздоравливал и отправлялся обратно на фронт, биби шла провожать его. На прощанье она не забывала напомнить, чтобы он прислал ей весточку о Мехти, если где-нибудь с ним повстречается.

Сильнее всего привязалась биби к раненому гвардейцу Саше Казакову. Ей казалось, что он больше других походит на ее Мехти… «Только волосы у Саши русые и глаза синие…»

Когда Саша надел свою форму и прикрепил к гимнастерке сержантские погоны, биби взгрустнулось.

Но Саша протянул ей книгу.

- Возьмите, биби. Это не только от меня. От нас всех.

Биби умела читать. Она прочла на обложке слово: «Горький».

- Хорошо, - сказала, старуха.

- Мы еще увидимся, биби…

- Приезжай!.. Обязательно приезжай!

И Саша уехал.

Медленно брела биби с вокзала. Вот она завернула за угол, прошла по залитому солнцем проспекту Кирова, вышла к бульвару, к самому берегу моря. И вспомнила, что ей нужно на Колодезную улицу, где тоже был госпиталь. Не дойдя до госпиталя, она остановилась передохнуть на углу улицы Энгельса. Отсюда открывался вид на весь Баку, на корабли в бухте, на далекие, окутанные дымкой корпуса заводов. Репродуктор пролил журчащую мелодию позывных. Сейчас передадут новые вести с фронта. Биби решила дождаться сообщения Совинформбюро. Она раскрыла подаренную Сашей книгу и увидела на титульном листе торопливый Сашин почерк. Пошарила в карманах, в сумке. Вот напасть: забыла дома очки! «Что же он написал мне?» Биби почему-то забеспокоилась.

- Доченька! Поди-ка сюда, - позвала она проходившую мимо школьницу.

Девочка подбежала к ней:

- Что, бабушка?

- Прочти-ка, что тут написано, - попросила биби.

Девочка взглянула на книгу:

- Это Горький, бабушка, - объяснила она. - Книжка очень большая, а мне еще в школу…

- Ты прочти только то, что вот тут, сбоку написано.

И девочка прочла:

- «Восславим женщину-мать, чья любовь не знает преград, чьей грудью накормлен весь мир. Все прекрасное в человеке от лучей солнца и от молока матери, - вот что насыщает и нас любовью к жизни. М. Горький».

Биби не все поняла в скороговорке девочки, но почувствовала, что это хорошие слова.

Она взяла книгу и тихо шепнула:

- Спасибо!

И нельзя было понять, кого она благодарила: девочку, Сашу или Горького.

Из репродуктора, висящего на столбе, послышался спокойный голос диктора, оповещавшего весь мир о новой победе, об освобождении новых городов.

Вскинув голову, смотрела старушка перед собой, на свой родной город, и казалось ей, что это не город, а живой человек, богатырь, у которого сильные рабочие руки, умное суровое лицо и кристально чистое сердце, как у ее Мехти…

Как-то утром Ферреро вышел из штабной палатки. Каково же были его изумление и радость, когда он лицом к лицу столкнулся с Мехти. Тот стоял перед ним, как всегда, в свитере, чисто выбритый, с мокрыми, гладко зачесанными назад волосами.

Мехти рассказал, что ему пришлось гостить в селе, занятом нацистами, у самого Шульца.

А случилось это так.

После того как Мехти, чуть не чудом, выбрался из глубокого оврага, он отправился к связной, где была припрятана его одежда. Там снял немецкую форму, переоделся в темный поношенный костюм и белую рубашку с отложным широким воротником не первой свежести. Хозяйка посоветовала Мехти быть осторожным: ночью сюда заходили немцы, видно искали кого-то… Мехти тепло поблагодарил ее и ушел.

В дороге он был очень осмотрителен; расспрашивал местных жителей, сочувствующих партизанам, были ли у них немцы, и если были, то в каком направлении ушли. Однако немцев никто не видел. Как потом оказалось, гитлеровцам удалось глубокой ночью тайно пробраться в горы, где они заняли несколько сел и перекрыли все дороги. Это был план Карранти. Он лично консультировал Шульца, как незаметней провести операцию…

Обо всем этом Мехти ничего не знал.

Он поднимался по склону горы. С гор тянуло утренней прохладой. В ближнем селе тревожно мычала корова, которую почему-то не выгоняли пастись, блеяли козы. В другое время Мехти почуял бы во всем этом неладное. Но сейчас обычная настороженность изменила ему. Он мог думать только об одном: об Анжелике, о Васе… Лицо Анжелики, как живое, стояло у него перед глазами. Она смотрела на Мехти с укоризной, словно спрашивала: «Что же, вы так и оставите меня в лапах у палачей? Разве я мало для всех вас сделала?..» Мехти припомнил, как весело бегала она с Васей по горным склонам, любовалась расцветшими деревьями… Добрая, юная, мужественная Анжелика!.. Даже в самую горькую, трудную минуту своей жизни она думала о том, как выполнить долг перед товарищами. И она сумела сообщить им, когда начнется сеанс. Почему же они не выбежали навстречу фашистам, не отняли у них Анжелику? Нет, они ничего не могли бы сделать… Ничего… И только провалили бы задание. Анжелика!.. В чем же ты сплоховала?.. Ведь ты ловка и находчива; и сколько раз обводила немцев вокруг пальца! И документ у тебя был настоящий… Как же ты попалась?.. Ах да, Карранти! Это он всадил тебе нож в спину!..