Владимир Кунин - Ты мне только пиши... Хроника пикирующего бомбардировщика [Повести]

Аэродром спал.

У барака второй эскадрильи, задумавшись, сидел Венька и пощипывал струны скрипки, словно струны гитары…

…К Венькиной кровати подходит дед и, осторожно стягивая с него одеяло, начинает монотонно бубнить:

— Веня, вставай, Веня… Веня, ты опоздаешь в школу, что из тебя будет? Веня, последний раз я тебе говорю, Веня… Или ты встанешь, или я тебя будить больше никогда не буду… Вставай, петлюровец! — взвизгивает дед и сдергивает с Веньки одеяло.

Венька садится на кровать и, не открывая глаза, старается попасть ногами в обе штанины сразу.

— Иди умывайся, байстрюк, — говорит дед и уходит на кухню готовить Веньке завтрак.

Подавая завтрак на стол и нарезая хлеб, дед поет:

Рядом в умывальнике моется Венька.

— Ты так безбожно врешь, дедушка…

— Кстати! — говорит дед. — Когда я отдавал тебя в музыкальную школу, так я думал, что ты научишься только на скрипке врать. Но ты талантливый ребенок… Ты вундеркинд! Ты не ограничился скрипкой и теперь врешь по любому поводу! Где ты вчера шлялся до двенадцати часов ночи, мерзавец?!

— Но, дедушка! Я же был…

— Я спрашиваю, куда уходят деньги, которые я плачу за твое образование на скрипке, куда? Ты знаешь, сколько стоит играть на скрипке? Нет, ты этого не знаешь! Это я знаю…

— Дедушка…

— Довольно! — говорит дед. — Завтракай и убирайся в школу! — Дед отсчитывает несколько монет. — На большой перемене выпьешь стакан молока, понял?

По тому, как Венька страдальчески поднимает глаза к потолку, видно, что он молоко терпеть не может.

Не успевает Венька отойти несколько шагов от дома, как дед открывает форточку и, высунув полбороды на улицу, кричит на весь квартал:

— Веня!!! Веня, стой, тебе говорят!

— Ну что тебе? — останавливается Венька.

Дед критически оглядывает Веньку с головы до ног.

— Ты все взял? Ты ничего не забыл? — вполголоса спрашивает дед.

— Все, дедушка, все!

— Сейчас я покажу тебе, как ты все взял, босяк… — говорит дед и с треском захлопывает форточку.

В домашних туфлях дед выходит из ворот.

— На… — Дед протягивает Веньке маленькую круглую коробочку. — В первый же день, когда ты не забудешь свою канифоль, я смогу спокойно умереть…

— Спасибо, — вяло отвечает Венька.

— Подожди, не беги… Я провожу тебя… — Дед просительно смотрит на Веньку.

— Дедушка!..

— Ну хорошо, по другой стороне можно? — спрашивает дед.

По одной стороне улицы быстрым шагом идет Венька со скрипкой. По другой семенит дед. Он уже отстал и теперь почти бежит за Венькой, задыхаясь и теряя на ходу шлепанцы.

Перед длинным трехэтажным зданием с надписью «Городское музыкальное училище» одинокий дворник подметает тротуар. Дед церемонно здоровается с дворником, и дворник начинает жаловаться на качество метлы. Дед и дворник — старые приятели. Дед придирчиво разглядывает метлу и возвращает ее дворнику.

Из открытых окон несутся скрипичные упражнения, быстрые арпеджио фортепьяно, гаммы тромбона…

Медленно продвигаясь, дед заглядывает в каждое окно первого этажа. Дворник осторожно ступает за ним. Вдруг дед останавливается и жестом приглашает дворника заглянуть в окно. Они становятся на цыпочки и, держась за подоконник, заглядывают в класс, откуда несутся скрипичные упражнения.

У рояля стоит Венька и играет на скрипке.

И каждый раз, когда скрипка доходит до какого-то очень быстрого и, наверное, очень трудного места, упражнение захлебывается и Венька начинает все сначала.

Дед поворачивается к дворнику и через плечо большим пальцем показывает на окно:

— М-м-м? — гордо спрашивает дед.

— М-да! — с уважением кивает дворник.

Венька замечает деда и делает ему страшные глаза. Дед отшатывается от окна и виновато берет дворника под руку.

— Идемте, Степа, — смущенно говорит дед.

И они уходят вверх по лестнице, и до самого поворота дед что-то объясняет дворнику, отчаянно жестикулируя, и дворник смотрит на него, покорно кивая головой в такт каждому взмаху…

Все спали. Темно было в бараке второй эскадрильи. И только один молоденький летчик в трусах читал при свете карманного фонаря.

Два-три человека ворочались — не могли уснуть. Им мешала скрипка.

— О, черт… — вздохнул кто-то. — Да скажите вы ему что-нибудь!

— Спокойно! — проговорил молоденький летчик. Он сунул ноги в сапоги, набросил на плечи кожаную куртку и вышел из барака на крыльцо.

На ступеньках он зевнул, потянулся и, подхватив сползающую с голых плеч куртку, ласково произнес:

— Веня, чтоб ты сдох с этой музыкой!

Венька поднял голову.

— Я в детдомовском оркестре на бейном басу играл, — сказал летчик и показал, как он это делал. — Ты представляешь, если я где-нибудь разживусь таким басом и начну по новой репетировать?

— Представляю, — глухо отозвался Венька.

— Я так и думал, — удовлетворенно кивнул летчик. — Ты же у нас умница! Складывай свою виолину и, как говорят в детском садике, — на горшочек и бай-бай… Понял?

— Понял.

Летчик озабоченно вгляделся в темноту и почти серьезно сказал:

— Вот только с этим самым у нас дело дрянь! Бегать приходится черт знает куда!

И летчик, неуклюже спрыгнув со ступенек, тяжело потопал в темноту…

Медленно двигался «студебеккер» с бомбами. Он полз мимо землянок к стоящим вдалеке самолетам.

По дороге шли четверо. Впереди командир бомбово-артиллерийского отдела (БАО) — прихрамывающий майор, сзади понуро брели Архипцев, Соболевский и Гуревич.

У окна штабной комнаты стояли начштаба, штурман полка и командир полка подполковник Дорогин. Они наблюдали, как «ведут» экипаж «сто пятнадцатого».

— Судить их, подлецов, надо! — сказал начштаба. Он вынул расческу и стал причесывать свои редкие волосы.

Дорогин удивленно ухмыльнулся и покачал головой. Он слегка заикался и, как все люди, страдающие этим недостатком, был человеком немногословным и застенчивым.

— Ну-ну, уж и судить сразу… — протянул Дорогин. — Смотри, к-какой ты к-к-кровожадный… Это н-надо же! Их и на губу-то сажать противопоказано. Сам знаешь — офицеров не сажают. Это уж наша с тобой педагогическая вольность. А тебе все мало…

— Ничего я не кровожадный! То «виллис» у замполита угнали, то это пойло изобрели, то теперь драку в столовой затеяли!

— Так они же вернули «виллис»! Съездили на озеро, выкупались и вернули, — сказал замполит Семочкин.

— А все это отчего? Грамотные очень!.. — убежденно продолжал свое начштаба.

Дорогин ухмыльнулся:

— Как в трамвае…

— При чем тут трамвай?! — опешил начштаба.

— А вот так всегда в трамвае говорили: «Грамотный очень! А еще шляпу надел!» — пояснил Дорогин и в упор посмотрел на начштаба. — Эт-то все знаешь почему? От п-погоды… Полетов не было — энергию девать некуда. Тут тебе и «виллис», тут тебе и ликер. Как его, «Шасси», что ли?.. — И Дорогин, улыбаясь, покачал головой.