Владимир Баскаков - Танкисты [Повесть]

Комендант вывалил на стол кучку рафинада, початую круглую пачку печенья, тетя Паша налила кипяток в мутные граненые стаканы.

— Чай кончился, извини, старшой, но вот сахар, печенье бери. Хочешь, сала нарежу?

— Спасибо, товарищ старший лейтенант. Мне бы на этот, как вы сказали, санитарный поезд не опоздать.

— Ну ладно, хлебни кипяточку и двигай. А просьба моя к тебе вот в чем: хочу, понимаешь, в свою часть вернуться, обязательно в свою. Не мог бы ты, друг, сказать при случае генералу Шубникову — он меня помнит, должен помнить, — дескать, командир роты из двадцать пятой танковой бригады Мальцев просит отозвать его. Пусть хоть взвод дадут, я согласен. Не доведется тебе с генералом поговорить… Хотя почему не доведется? Ты не строевик, вас, корреспондентов, начальство любит. Но всякое бывает, не увидишь Шубникова — ищи замполита двадцать пятой танковой подполковника Козловского. А может, он уже и полковник. Найди его и скажи: Мальцев, мол, просит вернуть его в бригаду.

Или майора Бородина из штаба корпуса, он мне задачу ставил.

Комендант замолчал, потом раздумчиво произнес:

— А может, ранили их или убили — ведь они после меня и под Харьковом, и на Днепре шуровали. Черт его знает, может, меня в корпусе и не помнит никто!

Помолчал, сразу как-то сник и добавил:

— Но все-таки, старшой, будешь с командирами говорить, интервью там разные брать, то да се, если скажут они, что на Калининском фронте воевали, — сразу обо мне заговори. Эти меня помнят, точно. Мальцев Николай, командир третьей роты. Запомнишь?

Боев вынул из нагрудного кармана маленькую зеленую книжечку в гранитолевом переплете и записал просьбу коменданта.

— Ну, я пошел. Спасибо. В корпусе встретимся, — сказал он на прощание, желая сделать приятное тоскующему коменданту.

Мальцев проводил корреспондента до перрона, и, когда вернулся в свою комнату, тетя Паша сказала ему:

— Вас тут по телефону спрашивали.

Минут через пять снова зазвонил телефон, и Мальцев, вынув из ящика скрипучего стола канцелярскую папку, стал под диктовку вписывать в таблицу, напечатанную на папиросной бумаге, номера маршрутов, которые надо пропустить вне всякой очереди.

Окончив телефонный разговор, Мальцев попросил тетю Пашу еще часок подежурить, пока он отдохнет. Комендант лег на диван, положил голову на жесткий валик, дурно пахнущий не то клеем, не то каким-то порошком от насекомых. Но заснуть не смог, снова проклятые тиски цепко схватили за затылок. Да и встреча с этим корреспондентом взбудоражила его. Отчетливо воскресал в памяти тот декабрьский прорыв на Калининском фронте под Белым, когда его рота шла в голове танковой колонны, разрезая немецкие коммуникации. Заледеневшая броня танка жгла руки, но он, самый молодой ротный в бригаде, не чувствовал стужи, не ощущал истомы ночных маршей и, пожалуй, не испытывал особого страха даже тогда, когда стальные болванки со свистом проносились совсем рядом с танком, едва не задевая борт. Он не почувствовал страха и тогда, когда болванка наконец угодила в башню. Осколки броневой окалины больно впились в шею, в плечо, и голова налилась тяжестью. Их танк окутало черным дымом. Он с трудом вылез через десантный люк и, только когда пополз по снегу, ощутил чувство непоправимой беды.

Потом он лежал на брезенте в холодном вокзале и как бы сквозь сон слышал слова, обращенные именно к нему:

— Ты, Мальцев, первый достиг станции. Слышишь, первый. Я тебя представлю к ордену. Слышишь?

Это говорил комбриг полковник Куценко, и Мальцев хорошо слышал его, хотя тиски, сжавшие в момент удара его голову, не позволили ему открыть глаза и что-то ответить полковнику.

Его вывезли на санитарке из котла, в который попал мехкорпус, потом потянулись томительные дни и ночи в госпиталях — Калининском сортировочно-эвакуационном и тыловом госпитале в Тамбове.

Где награда, про которую говорил комбриг? В Тамбове он узнал от врача, служившего раньше тоже на Калининском фронте, что полковник Куценко погиб, выходя из котла.

Неладно складывалась военная судьба Мальцева.

Окончил он Саратовское танковое училище в числе лучших. Выпускные экзамены сдавал уже тогда, когда началась война. В июле выпускникам спешно выдали на петлицы по два кубика и танковую эмблему и направили на разные фронты. Мальцеву достался Юго-Западный фронт. Он с трудом, в переполненных эшелонах, добрался до Харькова, но и там ему не смогли сказать, где сейчас сражается мехкорпус, в который его назначили. «Где-то за Киевом. Двигайтесь туда, там скажут». Поехал на попутной машине в сторону Киева, навстречу ему шли усталые красноармейцы в белых от солнца и пота гимнастерках. Отвечали на вопросы неохотно. В их глазах новоиспеченный лейтенант видел лишь страшную усталость, ожесточение и горе.

У белого, окруженного садочками хутора — будто с традиционной картинки из украинской жизни — грузовик остановился. Шофер — усатый запасник, наверное, только что призванный в армию, открыл раскаленный, капот машины и хмуро сказал:

— Все.

— А что такое? — спросил Мальцев.

— Бензина нема, масла нема.

— Попросим.

— Проси, если дадут, — ответил шофер, прилег на траву и сразу заснул.

Мальцев больше двух часов бегал вдоль дороги, кричал, махал руками, но машины в сторону Киева вовсе не шли, от Киева шли на большой скорости, не останавливаясь. И по-прежнему брели бойцы, скрипели повозки.

Он забросил за спину свой вещмешок и пошел себе. Шел до темноты, обливаясь потом и с трудом волоча не привыкшие к такому маршу ноги. И только когда зной спал, вдруг понял, что поток, идущий навстречу, поредел.

Шли уже не подразделения, а отдельные группы усталых, изможденных людей. Он спросил у высокого белесого командира со шпалой на петлицах:

— Где дорога на Киев?

— У Гудериана спроси, — зло ответил капитан.

— Я вас не понял.

— Поймешь, — сказал капитан и зашагал вслед за бойцами.

Мальцев прислушался. Впереди, совсем близко, послышался орудийный гул.

Он прошел еще километра два. Дорога опустела, а гул уходил куда-то на юг.

Уже ночью в селе он нашел медсанбат, вернее, повозки с ранеными и трехтонку. Лошади отдыхали, хрупая овес.

На повозках, в ногах у раненых, дремали девушки-санитарки.

Он разбудил одну из санитарок и спросил, откуда и куда везут раненых. Она долго не понимала, что хочет от нее этот командир, но потом сказала:

— В Харьков везем.

— А где ваше начальство?

— Там осталось.

— Где там?

— Да в окружении.

— В каком окружении?

Она замолчала, улеглась в ноги раненому бойцу, свернувшись калачиком, и укрылась с головой шинелью.

Только позже, уже бредя обратно по той же дороге, он узнал, что там, севернее, восточнее и южнее Киева, сражались в окружении армии и среди них та, в которую он направлялся. Он вернулся в Харьков, но там ему приказали ехать в Москву, в распоряжение бронетанкового управления.