Александр Андреев - Очень хочется жить. Повесть

- У меня есть фонарик, - прошептал Прокофий. Слабый огонек едва пробил лопухи. На дне канавки, заросшей бурьяном, сидел, сжавшись в комочек, худенький мальчишка лет четырнадцати. Огонек погас.

- Вылезай, - сказал я. Мальчик не шевелился.

- Вылезай, тебе говорят! - рассердился Прокофий. - Тут все свои… Не бойся…

Из лопухов вынырнула маленькая головка на худой вытянувшейся шее; на макушке торчал хохолок. Оглядев нас, склонившихся над ямой, мальчик сказал срывающимся голоском - перепуганный насмерть, он все-таки пытался выглядеть храбрым.

- Я не боюсь… - Улыбнулся и протянул обрадованное - Правда, свои?..

- Ну-ка, вылезай скорее. - Прокофий подал ему руку и вытянул из канавы. Мальчик пугливо оглянулся на избу.

- А солдат где?

- Прикорнул тут, на грядке, - небрежно бросил Чертыханов. - Споткнулся.

Мы стояли на коленях возле изгороди.

- Как зовут? - спросил Щукин мальчишку.

- Вася… Вася Ежов. А ребята зовут - Вася Ежик. - Мальчик торопился объяснить все сразу. - Я только нынче из Орши прибежал домой, к маме. В Орше я в ремесленном учусь. На токаря… - Вася напоминал мне Саньку Кочевого, моего дружка, с которым мы учились в ФЗУ, - такой же наивный, по-мальчишески симпатичный и словоохотливый; глаза у него круглые, быстрые; по носу словно кто-то ловко ударил щелчком снизу вверх, загнул его и чуть расплющил, смешно открыв две круглые дырочки; улыбка возникала мгновенно и тут же гасла.

- Почему за тобой бежал фашист? - спросил Щукин. - Что у вас творится?..

- Немцы пришли. Ловят ребят и девок, в Германию отправляют, на работы. И про меня узнали. Я на чердак спрятался - нашли. Солдат зазевался, я юрк в дверь да на зады. Он за мной… Ну, и споткнулся… - взглянул на Прокофия и улыбнулся восхищенно.

- Много они словили девок и ребят? - спросил я.

- Много. Человек тридцать, а может, и боле. Всех согнали к школе. Слышите, как бабы голосят? К детям рвутся, а солдаты их прикладами. Скоро поведут на станцию. - Помолчав немного и приглядевшись к знакам различия на наших петлицах, он обратился к Щукину: - А вы куда идете? Из окружения? Я две ночи шел с двумя сержантами… Теперь жалею, что отстал от них… - Он опять умолк, передохнул, чтобы не выдать слез, прошептал: - Я не хочу в Германию… Возьмите меня с собой, товарищ лейтенант. - Он смотрел на меня просительно, губы его дрожали. - Я вам в тягость не буду…

- Ты комсомолец? - спросил Щукин.

Мальчик смущенно шмыгнул носом.

- Нет еще. Заявление подавал - не приняли, ростом, сказали, не вышел… - Только сейчас стояли слезы в глазах, а вот уж и улыбнулся. - Как будто для комсомола нужен саженный рост, ровно в гвардию полководца Суворова… - И опять улыбка сменилась мольбой: - Возьмите… Я тут все дороги знаю…

- А что ты будешь делать, если уйдешь отсюда?

Вася ответил уверенно:

- Выйду к своим и махну на Урал. На завод. Сейчас токаря, ого, как нужны!..

- Ну, а стрелять ты умеешь? - поинтересовался Чертыханов. Вася сожалеюще пожал плечами, кивнул на автомат в руках Щукина.

- Вот из этого или из пистолета не приходилось стрелять. А из мелкокалиберки стрелял. В яблочко редко попадал, но вокруг делал дырки. Да вы не беспокойтесь, я научусь, я способный… Они меня все равно угонят. А узнают об этом солдате, так шлепнут… Возьмите.

Я взглянул сперва на Щукина, потом на Чертыханова. Наступило долгое молчание - мы решали, как поступить с Васей Ежиком. Боясь отказа, он все говорил что-то быстро, сбивчиво и умоляюще. Из селения все так же неслись выкрики, собачий лай и причитания.

- Мать у тебя есть? - спросил Щукин. - Отпустит она тебя?

- Отпустит, - поспешно заверил он. - Она сама мне сказала, беги, говорит, Вася, может говорит, жив останешься. Отец у меня на войне, от него вестей нет… Можно, я за ней сбегаю? - Щукин молча кивнул, и Вася сунулся в сторону, зашуршал лопухами.

- Ну, что вы скажете? - спросил я.

- Надо взять, - решил Прокофий. - Живая душа.

- Не связал бы он нам руки - не на прогулку собираемся…

- Что вы, товарищ лейтенант! Не такой это парень, чтобы руки связывать.

- Да, похоже, что бойкий, боевой, - подтвердил Щукин.

Вася привел мать, еще молодую женщину, повязанную платком до самых глаз. Вася был уже в пиджачке, в кепке и с мешком за плечами, наскоро сделанном из белой наволочки, - он, по всей видимости, сам решил свою судьбу, готов был к походу. Мать, увидав нас, застонала:

- Что же это делается, ребята? Ведь ноги не держат - так страшно. Возьмите вы его, Христа ради. Уведите. Сохраните…

- Возьмут, мама, - успокоил ее Вася. - А не возьмут, так я сам за ними побегу, вон как собаки бегают: их отгоняют, а они все равно бегут.

- Я сама-то дом брошу, к сестре переберусь, за восемнадцать километров отсюда, - стонала женщина, встревоженно озираясь. - Найдут на огороде убитого, разве пощадят…

- Мы их тоже не щадим, - ответил Щукин. - Сына вашего возьмем.

Женщина всхлипнула, обняла мальчика.

- Вот, изверги, что наделали с нашей жизней… Прощай, сынок. Держись их, не отбивайся…

Мальчик обнял мать за шею обеими руками, но тут же отстранился, словно боялся показать при нас свою любовь и жалость к матери. Прокашлялся и сказал:

- Уходи к тете Вере… Мишатку возьми. И щенка… Не оставляй им ничего…

Прокофий похлопал по его белому мешку.

- А мешок-то не военного образца. Он вроде мишени будет…

Я торопил своих. Мы оттащили солдата подальше от огорода и зарыли, закидали землей и ботвой место, где он упал. Я все время думал о девушках, согнанных в школу для отправки в Германию. Простившись с матерью Васи, мы обогнули село, выбираясь на дорогу, ведущую к станции. Ежик вот нас смело и безошибочно.

- Вот здесь их погонят, - сказал Вася, разгребая руками колосья ржи, в которой мы стояли. Плача из села уже не было слышно. Тихая и печальная, вся в заревах лежала полночь - наша спутница и сообщница. Только бы не застиг нас рассвет…

- Забирали всех без разбору, - объяснил Вася. - И своих, и чужих… Вечером прибились к нашему селу Жеребцову двое - парень и девка. Московские. Парень-то ушел с дядей Филиппом Сковородниковым, председателем сельсовета, в лес, а девку я отвел к Марье Сердовининой на отдых, у Марьи-то дочь, Катька, из Смоленска на каникулы приехала. Так обеих и забрали…

Я сильно стиснул руками плечи мальчишки.

- Как их зовут?

- Его знаю - Никита. А ее не знаю. Я сел в рожь и притянул Васю к себе.

- Расскажи все, как было.

Я все время думал, что пути мои с Никитой и Ниной сойдутся. Чувства меня не обманули…

Никита Добров и Нина Сокол шли четыре дня, не отклоняясь от железной дороги. Ночевали в деревнях. Подолгу задерживались на вокзалах в надежде прицепиться к поезду. Им посчастливилось: на одной станции остановился пестрый - из зеленых пассажирских и красных товарных вагонов - эшелон. Остановился почему-то далеко от посадочной платформы, и к нему, спотыкаясь и падая на шпалах, побежали люди, роняя узлы и свертки.