Александр Андреев - Очень хочется жить. Повесть

- А что я вам говорил! - опять вмешался Прокофий; он был настолько безмятежно спокоен, его лицо с облупленным носом так сияло, словно находился он у себя на калужской земле, в беззаботном путешествии, а не затерянный во вражеском обруче где-то на границе Белоруссии и Смоленщины. - У меня, товарищ лейтенант, собачий нюх на людей. Я еще издали чую, чем от кого тянет. От одного барской заносчивостью попахивает: «Как стоишь перед командиром? Устава не знаешь! Я тебя научу!..» Война идет, а он собирается меня учить, как стоять!.. От другого хвастовством разит за три версты: «Я, да у меня!» - одним махом семерых убивахом. От третьего трусостью воняет. Не просто трусость, - с кем такого греха не случается… - а трусость с расчетом: другого послать, а самому за его спину спрятаться… Вы, товарищ лейтенант, не такой…

- Помолчи, Прокофий, - попросил его Щукин тихо.

- Слушаюсь, - с готовностью отозвался Чертыханов, ничуть не обидевшись, и занялся своим делом. Щукин, видимо, был обеспокоен моим удрученным, подавленным видом.

- Где ты был?

Я сказал, что ходил к дороге, наблюдал за движением вражеской колонны и видел мальчика рядом с лежащей матерью. Волнение не давало мне говорить.

- Понимаешь, какая судьба ожидает этого мальчика? Рабская судьба. Они с корнем вырвут из него достоинство человека. На голой спине плетью напишут рабский его удел. А ты говоришь - убежать!.. Разве позволит мне этот мальчик убежать? Он всю жизнь проклинать меня будет за то, что я позволил фашистам сделать из него раба!..

Щукин посмотрел на меня внимательными синими глазами, улыбнулся сдержанно и криво, одним уголком губ - трещина мешала улыбнуться широко.

- Извини, что я так подумал, - проговорил он и, скупо выказывая товарищескую привязанность, подал мне котелок. - Ты слишком расточительно расходуешь свои духовные силы. Успокойся. Выпей молока. И договоримся раз и навсегда: ни шагу самовольно. А то кто знает, ушел ты на разведку, или тебя выкрали и убили, и где тебя искать… - Он помолчал, прислушиваясь к слитному шуму проходящей по большаку вражеской колонны. - Думаю, идти нам придется ночами. Сейчас немцы текут рекой, потом они разольются вширь, затопят деревни…

- Товарищ политрук, разрешите сказать, - обратился Чертыханов к Щукину; тот кивнул. - Вы решайте ваши задачи, как идти, куда идти… А меня произведите в должность начпрода… Я буду снабжать вас, как по нотам. Рацион, конечно, летний, легкий и пользительный: морковь в сыром виде, репа, огурцы, если подоспеют, брюква, простокваша…

- Да, щедрый начпрод! - оценил Щукин с беззлобной иронией. - Твой рацион сразит нас вернее фашистской пули - быстро ноги протянешь.

Прокофий рассмеялся, нос утонул между пухлых щек.

- Не думайте, товарищ политрук, что я от барашка откажусь или курочку не сцапаю, ошибаетесь. Я на кур, как гипнотизер, действую: как гляну строго, так она покрутится, покрутится на месте, бедняжка, и сядет, раскрылится и клюв раскроет - бери ее голыми руками, ощипывай, как по нотам…

- Жаль только, что не жареные, - заметил Щукин.

- Верно, жаль! - опять рассмеялся Чертыханов. - Сколько я у колхозников кур перевел!.. Страсть! Едем с трактористами в поле - я одно время в прицепщиках состоял, - завидим кур, которые сломя голову разлетаются от машины, трактористы ко мне: «Ну-ка, Проня, у тебя глаз вроде снайперской винтовки, положи парочку». Я положу - и, смотришь, обед как в ресторане.

Я поражался, прислушиваясь к Щукину и Чертыханову: рядом, в двух километрах, движется сама смерть, а они ведут беседу о каких-то курах, трактористах, начпроде… Я встал.

- Отдохнули и хватит.

- Да, пора в дорогу, ребята, - отозвался Щукин и тоже встал, расческой с обломанными зубьями причесал волосы на пробор, подтянул ремень; проверил автомат, гранаты, пистолет. Я еще раз взглянул на карту: зеленые разводы, обозначавшие лесные массивы, чаще всего прерывались у деревень, - тут придется или пробираться по открытой местности, или, огибая поля и населенные пункты, двигаться опушкой леса. Это дальше, но безопасней.

- Как решил идти? - спросил Щукин, прислоняясь плечом к моему плечу и заглядывая в карту.

- На месте легче решать, куда и как идти, - ответил я. - Обстоятельства подскажут.

Мы тронулись в путь, держась по левую сторону от немецкого потока. Лесные заросли, где совсем редкие, где густые, скрывали нас от постороннего взгляда. Сумеречная прохлада сохранялась здесь долго, пока отвесные лучи подкатившего к зениту солнца не пробили жидкой листвы.

Мы обогнули три деревни, хотя в них, по всей видимости, еще не появлялось ни одного немца. Метрах в трехстах от одной из них задержались. Над трубой избенки трепетал едва уловимый, тающий в зное дымок. Сразу захотелось есть, а особенно пить: почудилась даже дрожащая в ведре вода, поднятая из глубокого колодца, синеватая от чистоты, обжигающая зубы ледяным огнем, - во рту было вязко от полынной горечи. Но заходить не решились: опасно…

- Давайте переоденемся в гражданское, - предложил Чертыханов таким тоном, словно сделал великое открытие, - и будем щеголять… И скрываться легче и в селении приземлиться способнее - сойдем за местных жителей.

Щукин вопросительно взглянул на меня, скрывая в синих усталых глазах насмешку…

- То есть как это в гражданское? - переспросил я ефрейтора.

Тот поглядел на меня, как на младенца, удивленно пожал плечами.

- Обыкновенно. Займем у колхозников штаны и пиджачки, после мобилизованных остались небось. А форму в сумку, а то так закопаем, вроде как похороним…

- Похороним?! - Он уловил в моем голосе угрозу и тихо отступил за спину Щукина. - Но ведь ты военный, ты присягу давал, что никогда не изменишь воинскому долгу…

- Долг от одежды не зависит, товарищ лейтенант, - не очень смело возразил Чертыханов. - Можно ходить в лаковых сапогах и долга не признавать, а можно и в лаптях топать, а за долг горло грызть…

- Расстаться с формой - значит наполовину капитулировать перед, врагом. - Я повысил голос. - И чтоб мыслей таких не держал в голове! Слышишь!

Прокофий вдруг обиделся, щеки и лоб побагровели, подбородок задрожал.

- Мне это зазорно слышать от вас такое обо мне мнение. Я, товарищ лейтенант, нагишом останусь, а не капитулирую. Это уж будьте покойны. Подтвердите, товарищ политрук.

- Подтверждаю. - Щукин внимательно присматривался к деревне, - намертво легла на ее улицы тишина.

- Вот видите! - вскрикнул ободренный поддержкой Чертыханов, заглядывая мне в лицо. - Товарищ политрук меня знает. Не нравится гражданский пиджачок, что я сморозил, так шут с ним! Буду ходить, в чем прикажете, хоть в поповской ризе… - Я улыбнулся; Прокофий тотчас просиял, рука несмело дернулась, задержалась, но потом лопатистая ладонь все-таки полетела за ухо. - Разрешите, товарищ лейтенант, я подкрадусь к избенке? Разнюхаю, чем там можно воспользоваться бездомному путнику… Товарищ политрук!