Василий Соколов - Привала не будет [Рассказы о героях]

Однажды связной самолет, фанерный, беззащитный, если не считать пистолеты да автомат, был подбит над оккупированной землей. Летчик продолжал управлять, ничего не передав о неминуемой и скорой опасности. Вслушиваясь в наушники, Борис услышал, напротив, бодрый голос летчика: «Сиди спокойно. Гляди, чтобы не выпал из седла». Борис сидел терпеливо, а мотор самолета и одно крыло уже дымили и занимались пламенем. С секунды на секунду ожидалось, что самолет взорвется в воздухе и рухнет грудой обломков на землю. Борис думал не о себе, а о пакете, который вез партизанскому командованию. Он знал, что в этом пакете запечатан приказ. А в приказе говорилось о том, что делать партизанам, как вернее согласовать действия «лесных бойцов» с регулярными советскими войсками, переходящими в наступление…

Самолет горел. Наконец, сбивая пламя о верхушки елей, он прополз поверх леса и плюхнулся на полянку. И летчик и связной выбрались из самолета, пытались было затушить огонь песком и зелеными ветками. Но песок было нечем кидать. И зеленых веток скоро не наломаешь. С горечью пришлось покинуть машину, объятую злым пламенем.

Но куда идти? Кругом леса. Выйти на широкую просеку, проложенную через лес, и идти, идти. Уж она-то наверняка выведет к какому-либо селению. А что ждет в том безвестном селении? Не вернее ли предположить, что там немцы.

— Нет, к теще на блины теперь не ходят, — невесело проговорил Борис.

Летчик отшутился через силу, что к теще он и в мирное-то время глаз не кажет: по любому случаю, как фугас, взрывается…

Порешили: в село засветло показываться нельзя. Надо дождаться темноты, потом выйти из леса и двигаться на первый увиденный огонек… Борис про себя подумал, что, если случаем напорются они на немцев, пакет он уничтожит в последний момент.

Отошли подальше от самолета. Забрались под старую ель, опустившую ветки до самой земли. Тут было покойно и сухо, пахло лежалой хвоей. Сидели, томясь ожиданием чего-то неизвестного. Говорить ни о чем не хотелось. Оба думали об одном и том же: как отыскать партизан и вручить срочный приказ. Наступление, готовящееся с фронта, не терпит промедления. И оно, это наступление, требует поддержки отсюда, из партизанского края…

В сумерках неожиданно послышался в лесу стук. Похоже, дятел долбит кору. Но у дятла стук частый и отрывистый, а этот протяжный и слишком редкий. Прекратится на одном месте, через некоторое время возобновится на другом. Стук приближался к ели, под которой прятались очутившиеся в беде офицеры.

Борис Газа осторожно раздвинул ветви, присмотрелся. Совсем близко увидел человека в лаптях и с топором. Ударив о дерево, он оглядывался кругом, словно кого-то искал.

— Слушай, — прошептал Газа, — не иначе как нас ищет. И ударом топора сигнал подает.

Оба — летчик и Борис Газа — выползли из ветвей. Человек с топором, увидев их, не удивился, опять ударил топором, потом посмотрел снова на двоих в военной форме.

— Дровишки на зиму заготавливаю, — заговорил человек с топором первым, будто желая попытать, кто эти двое.

— Правильно делаешь, папаша, — сказал Борис Газа и спросил:

— Селение далеко?

— Близко, да вам там нечего делать.

— Почему?

— У вас дорога своя. Идите вон туда… — человек с топором указал на тропу, уходящую в глубь леса.

— А кто там живет? Небось одни лесные обитатели — звери да птицы…

— Узнаете… Да скорее. Какого черта, простите, самолет загубили, да еще и сами скитаетесь? Ждем вас, — заулыбался человек и, взяв на плечо топор, повел товарищей.

Скоро они попали в партизанский лагерь. Приказ успел вовремя поднять партизан для удара по немцам с тыла.

На этот раз Борису Газа и летчику не оставалось ничего другого, как брать оружие и действовать плечом к плечу с партизанами…

В это время младший брат, Константин Газа, бороздил поля боев на танке. Войну он начал в звании зам-политрука и на тех памятных местах, где некогда сражался отец.

Первое и, пожалуй, самое трудное испытание огнем — в районе Луги. Фашисты движутся со стороны Пскова, они хотят вклиниться в расположение советских войск, рассечь линию фронта. Наши позиции заволокло дымом. Вокруг танка Константина Газы рвутся снаряды. Горит трава. Но всякий раз, когда немецкая пехота подходит близко, танк хлещет свинцом из пулемета, из орудия. Постреляв минут пять, танк уходит на новую позицию, и опять его огонь косит цепи вражеских солдат.

Ни днем, ни ночью не ведают покоя Константин Газа и его товарищи. С рассвета и дотемна — тяжелые бои, а наступит темнота, не успеют охладиться раскаленные стволы пулемета и пушки, как экипаж уходит в разведку. Трудно сказать, как долго бы продержался на отцовском рубеже живучий танк Константина Газы, если бы не подорвался на мине. От осколка Константин получил слепое ранение в ногу.

Его увезли в дальний тыловой госпиталь. Пять месяцев был прикован к больничной койке. И едва зажила рана, Константин выписался из госпиталя и, прихрамывая, заявился в штаб военного округа. Кадровики предлагали определить хотя бы на время в резервный полк, чтобы подучить необстрелянных танкистов, а он и слышать не хотел: только на фронт, только туда, где идет борьба. И беспокойная, перенятая у отца, совесть патриота влечет его то в жаркие схватки под Воронежем, то в горящие леса на Брянщину, то в жестокую битву на Курской дуге…

Война обернулась против самих завоевателей. Она перенеслась в европейские страны, в самую Германию. Вместе с товарищами Константин Газа нес зарубежным людям радость освобождения. Не забыть ему этого похода: на каждом шагу, в каждом селении сопутствовали ему дарственные цветы и скорбные слова о долгих страданиях и муках. И он спешил дальше, чтобы доконать врага.

Последний бой довелось вести на Шпрее. С утра ворвались в город Фюстенвальд и завязали уличные бои. Капитан Газа, ставший к тому времени политработником в бригаде, как всегда оказался на передовой позиции. Улицы были перекопаны, каменные дома и подвалы превращены в очаги сопротивления. Одна группа наших солдат, потеряв командира и прижатая огнем, залегла. Но танки продолжали двигаться. По ним начали бить фашистские фаустники. Офицер Газа понял: не приди в этот миг на выручку танкам, многие из них будут сожжены. Он тотчас увлек за собой группу солдат и, перебегая от дома к дому, начал уничтожать гитлеровских головорезов.

Среди дня, когда уже бой перенесся на берега Шпрее, капитан Газа был ранен. Почувствовал режущую боль в ноге, но встал, сам перевязал рану и не ушел с поля боя. Пять дней еще оставался на передовой и, когда своими глазами увидел пылающий Берлин, только в тот радостный час лег в госпиталь, чтобы лечить раненую ногу…