Вячеслав Кондратьев - Красные ворота

— У Шекспира что, на все случаи жизни сонет? — удивился Володька.

— Почти.

— Что ж, пороки ваши нас не испугали. Если хотите, можете прогуляться с нами, — улыбнулся он.

— Спасибо за милостивое разрешение. Думаю, с Шекспиром мне будет интересней, — выдала она с улыбочкой.

— М-да? Неплохо. Один ноль в вашу пользу… Ладно, мы не обидчивые. Тогда пока… — махнул Володька рукой.

— Пока, — бросила она и уткнулась в книжицу.

В конце аллеи Коншин стал искать тропку, ведущую в деревню Мутовки, где они жили, но не находил. Заросла, что ли? Да, видимо, «позарастали стежки-дорожки», вспомнились ему слова песни. Он повернулся к Володьке:

— Придется лесом… Вижу, понравилась девочка, не узнать прямо тебя.

— Весна, — пожал плечами Володька. — Ты веди давай.

Коншин поискал еще тропку и, не найдя, повел Володьку напрямик лесом. Вскоре они выбрались на опушку. Впереди раскинулось поле, за ним стоял небольшой лесок, а из-за него выглядывала деревушка. Они осмотрелись и…

— Лешка, ну и местечко для обороны! — завопил Володька. — Обзор на все сто восемьдесят! Смотри, тут вот станкач установить, левее ручной. А второй ручник вот здесь. Ну и живи, не тужи, жди фрица.

— Место — красота! Только станковый я бы поставил туда, а второй ручник выдвинул бы к тому бугорку… — и они всерьез стали обсуждать устройство обороны на этом месте, пока не расхохотались.

— Не хватает еще стрелковую карточку начать составлять: ориентир первый — отдельно стоящее дерево, ориентир второй — копна, ну и т. д. Не навоевались, идиоты!

— Карточку ни к чему, а вот пистолетик ты зря выбросил, постреляли бы, — с сожалением сказал Коншин. — У тебя какой вальтер был? П-38, офицерский, или типа браунинг?

— Полицейский, ПП, на семь шестьдесят пять.

— Наши патроны от ТТ подходили?

— Нет, наши чуть подлиннее. Но у меня два магазина было и россыпью патронов двадцать. Пострелять можно было.

— Зря все же выбросил, — вздохнул Коншин.

— Не настрелялись мы с тобой, что ли?

— Настреляться-то настрелялись, но интересно, мазали бы сейчас или нет? А потом, просто в руке подержать приятно.

— Конечно, мазали бы. Руки уже не те. А подержать бы — да, неплохо.

Перекурили они тут и пошли в деревню. Коншин сразу узнал дом, где жили, собрался было зайти к хозяевам, но остановился.

— Не стоит, пожалуй. Мать мне писала на восток, что хозяина на финскую еще взяли…

— Думаешь, не жив?

— Видишь, дом-то неухоженный. Придем к хозяйке живые , только боль, кто-то вот уцелел, а мой… Не пойдем, — решил Коншин.

Да, до сих пор неловко заходить в дома погибших знакомых и товарищей. Постояли недолго у избы и пошли обратно, к Абрамцевскому парку, но на аллейке никого не было, скамейка, где сидела девушка, пуста… Володька притворно зевнул и спросил, какие здесь еще достопримечательности, давай посмотрим, а потом в настоящий лес заберемся. Коншин ответил, врубелевская скамейка имеется, откуда вид красивый, ну и волейбольная площадка, на которой он с самим Ойстрахом играл.

— Вот с каких пор ты неравнодушен к знаменитостям. А я-то думал, чего это ты «Коктейль-холл» так полюбил? — подковырнул Володька.

Коншину это не понравилось, пробормотал что-то в ответ маловразумительное и повел Володьку к скамейке Врубеля. Там посидели, полюбовались действительно прекрасным видом на окрестности, а потом, пройдя по дороге, усаженной липами, свернули в лес, где на поляне и устроили привал. Вытащили из вещмешка еду, разожгли костерик от комаров и растянулись… И дымок от костра, и то, что лежали на родимой землице, и что лес вокруг — все это напомнило войну. Близко они тогда земли касались, крепко были связаны и сильно от нее зависели. И лес, и болотце, и опушка, и какая-нибудь лужайка, и сарай разбитый или изба полусожженная — все было средой их обитания, жили и обживали, ощущая неразрывную связь с матушкой-землей… И вот уже три года живут в городе, хоть и родном, но лишенные такой связи, и, наверно, плохо это. А сейчас вот на поляночке — расчудесно. Распахнуто над ними небо с бегущими облачками, тишина. Если и раздавались какие звуки, то приятные — петух в деревне прокукарекал, корова где-то промычала, либо прошумели деревья от порыва ветерка, а так все тихо, спокойно…

— Вот сокрушался ты в избушке, — задумчиво начал Володька, — что не выходит у тебя сказать «свое» слово, таланта не хватает и прочее. А я вот что подумал: нету ни у тебя, ни у меня еще своего слова-то. Нет, и все. Не готовы мы его сказать, вот и не получается ни хрена. Вот Игорь рассказ нам читал, так там все не его, откуда-то. Хоть он и обвинил нас в ералаше в мозгах, но у самого тоже… Задумывался об этом?

— Я только эти полгода и делаю, что задумываюсь.

— Ну, не только. Дров наломал достаточно, — усмехнулся Володька.

— Ну и что же теперь, по-твоему?

— Думать, наверно… — он потянулся к костру, подбросил веточек. — Зря ты все-таки не осилил «Историю государства Российского». Любопытные бы вычитал вещи… Не везло на царей России-матушке…

Коншин вскинул голову, ожидая продолжения, но Володька достал папиросы и закурил. Сделав несколько затяжек, он спросил:

— Ты видел «Дни Турбиных» во МХАТе?

— Конечно. И не один раз. Чего это ты вспомнил?

— Ну и как, понравилось?

— Да… Казалось бы, что нам эти белые офицеры, а трогало все.

— Они не только белые офицеры, — сказал Володька задумчиво. — Они — наша старая русская интеллигенция… Я бы хотел еще раз посмотреть этот спектакль, но, увы, он не идет. Смотрел-то мальчишкой…

— Я бы, пожалуй, тоже не отказался, — заметил Коншин.

— А твой отец не воевал в ту войну?

— Нет. Был студентом. А твой?

— Воевал…

— Офицером, наверно?

— Да.

— Ну а потом?

— Потом? — Володька поднялся. — Потом не знаю. Пошли?

Коншин поглядел на Володьку, что-то, видимо, понял, но расспрашивать не стал.

По дороге на станцию нагнали они девушку, с которой говорили в парке, поравнялись. Володька спросил ее, но уже не прежним, игривым тоном:

— Как провели время наедине с Шекспиром?

— Прекрасно! — улыбнулась она.

— Но Шекспир угощал вас только своими сонетами. А мы могли бы и еще кое-чем, — тряхнул он вещмешком.

— Духовная пища важнее, — не задумываясь ответила она, но на мешок посмотрела. — А это «кое-что» осталось у вас? — и рассмеялась.

— А как же. Можем сразу здесь разложить скатерть-самобранку. Или на станции. Где хотите. Как вас величать, кстати?

— Нина… Давайте на станции. Я не думала быть тут долго, ну и не захватила ничего. По своему обычному легкомыслию.

— Это какой по счету из ваших «пороков»? — улыбнулся Володька.

— Не считала. Боюсь сбиться со счета, — опять засмеялась она.