Владимир Клипель - Медвежий вал

В армии широко применялись ночные внезапные нападения на противника, как правило, всегда успешные. Так разведывательная рота 91-й гвардейской дивизии выбила противника из окопов в районе станции Заболотинка. В этом бою рядовой Григорьев повторил подвиг Матросова — бросился грудью на вражеский пулемет, чтобы спасти своих товарищей. Григорьеву посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

В середине февраля армия овладела плацдармом на левом берегу Лучесы южнее Витебска и перерезала Оршанское шоссе.

В Витебске, превращенном гитлеровцами в крепость, по приказу Гитлера с каждого солдата была взята присяга, что он будет до последнего патрона биться на позициях, но не оставит города. А город, в результате февральского наступления, был обложен теперь и с юга; у врага оставались только шоссейные дороги на запад и юго-запад. Линия фронта охватывала город огромным полукольцом. Гитлеровцы вынуждены были пойти на частичное ее спрямление, чтобы отдалить угрозу окружения, и 6, 7 марта оставили ряд населенных пунктов перед Витебском — деревни Поддубье, Тишково, Вороны, Дрюково. Гвардейцы активно преследовали противника и вынудили его оставить ряд пунктов и высот в новой линии обороны.

В самую весеннюю распутицу в армию для проверки прибыла большая группа генералов и старших офицеров во главе с новым командующим фронта Черняховским. Вскоре в большом блиндаже штаба армии, в овраге близ Осиповщины, состоялось расширенное заседание Военного совета фронта. Проверяющие докладывали о состоянии войск в обследованных соединениях. После этого Черняховский начал знакомиться с командирами дивизий. Он дотошно вникал в мелочи, которым, казалось бы, не место на таких заседаниях: меню-раскладка для воинов, чем заменяются и в каких количествах недостающие продукты, как инженерные сооружения и минные поля прикрыты огнем, плотность огня, как питаются бойцы в окопах боевых охранений, сколько обуви и одежды нуждается в ремонте... Многих такие вопросы заставали врасплох.

Хотя речь все время шла про оборону, каждый понимал, что Черняховского интересует состояние армии, ее боеспособность для наступления.

В заключение Черняховский произнес небольшую речь, в кот рой дал указания, как совершенствовать оборону, как и чему в дальнейшем обучать войска. Я вел протокол заседания и хорошо запомнил его отточенную лаконичную речь, и она почти дословно приведена в моем романе.

В середине мая армия начала прощупывать силы противника. 158-я стрелковая дивизия провела разведку боем вблизи Лисьих Ям и отбила важную высоту. Вслед за этой разведкой 17-я гвардейская дивизия провела крупный бой за высоту 222,9 неподалеку от деревни Уруб. Две штурмовые роты ночью были введены в окопы боевого охранения, а днем, когда гитлеровцы улеглись отдыхать, на высоту обрушился короткий артиллерийский налет и штурмовые роты бросились в атаку. Противник был разгромлен, и роты начали поспешно закрепляться на высоте. За одну ночь перед позициями было выставлено свыше двух тысяч противотанковых и противопехотных мин. С утра начались вражеские контратаки большими силами. Четыре дня длился ожесточенный бой за высоту. Подполковник Я. И. Ефимов — командир 45-го стрелкового полка, рассказывал, что в критическую минуту, когда бойцы батальона дрогнули и начали было отходить, поднялась девушка-санинструктор Валя Максимова (ее любовно бойцы звали Валей-уралочкой) и с криком «За мной! Женщина впереди, а вы что?!» повела бойцов в контратаку, И противник был отбит. Валю наградили орденом Ленина.

Хотя в 1944 году я служил уже в штабе армии, мне были близки дела 17-й гвардейской дивизии, где я многих знал, потому что прослужил в ней почти три года, с 1939-го по август 1942 года. Знал я и командира дивизии Александра Петровича Квашнина — опытного, в меру осторожного, но решительного, когда приходило время действовать. Он до сего дня остается любимым командиром для ветеранов дивизии.

В дни боев за высоту он находился на наблюдательном пункте, руководя отсюда боем подразделений. В конце недели Квашнину было приказано сдать оборону этого участка другому соединению.

«Ну, думаю, — писал он мне, — хоть отосплюсь за неделю по-человечески. Уехал к себе на КП, а на наблюдательном пункте, как душа чуяла, оставил до утра своего адъютанта. В случае чего, говорю, сразу звони мне. И вот утром слышу артналет и звонок: гитлеровцы контратакуют, сосед оставил высоту!

Переговорил я с Безуглым, с Берзариным, они мне: ничего не поделаешь, придется тебе восстанавливать положение.

У меня близ переднего края находился 48-й гвардейский. Его я и двинул. Правда, артиллерия крепко обработала высоту, и через полчаса мои опять были на ней. Больше гитлеровцы не совались, только по ночам все грозили: «Ну, гвардейцы, мы еще вам покажем...» Да только показали не они нам, а мы им месяц спустя...»

Примерно за двадцать дней до решающего наступления офицеров штаба армии построили на поляне перед блиндажами. Ясный июньский день клонился к исходу, солнце щедро ласкало зелень кустарников и травы. Мы ждем, недоумевая, зачем нужно это построение. И тут показался Берзарин. Рядом с ним шел незнакомый нам генерал-лейтенант в повседневных отливавших золотом погонах, при орденах и медалях, ярко сверкавших на темном кителе, — высокий сухощавый брюнет, обликом похожий на южанина, с вертикальными мазками черных усиков.

— Товарищи офицеры, разрешите представить вам нового командующего! — голос Берзарина взволнованно дрогнул, мне даже показалось, что на глазах его блеснули слезы. Коротко поблагодарив нас за прежнюю службу, он выразил надежду, что мы будем столь же старательно исполнять обязанности и под началом нового командующего. И Берзарин поспешно ушел.

Мы остались с новым командующим генералом Людниковым. Иван Ильич Людников, герой Сталинграда, не производил каких-либо перемещений, ритм жизни не менялся, подготовка к новой операции шла полным ходом. Мне непонятна была причина перемещения командующих, я не мог объяснить ее читателю, поскольку не имел на этот счет под рукой документов, и в романе веду дело так, словно смены и не происходило. К тому же, объяснение причин увеличило бы без нужды объем романа, не добавляя чего-либо существенного. Позднее мы узнали, что Берзарин был назначен на 5-ю ударную армию и его имя упоминалось в связи с Ясско-Кишиневской операцией. Берзарин был первым комендантом Берлина И погиб во время прогулки на мотоцикле вскоре после Дня Победы. В военных мемуарах рассказывается лишь об этом последнем периоде его жизни, и я горжусь тем, что мне удалось в своем романе, хоть и поверхностно, осветить значительный восьмимесячный период его боевой деятельности.