Георгий Цицишвили - Любовь поры кровавых дождей

— А что, правда выкидывать? — вопросом на вопрос ответил он. — Приказано убрать пальму из казармы, вот мы и убрали, — часто моргая глазами, скороговоркой выпалил он.

— По крайней мере, идите так, чтобы ни на кого не нарваться по дороге, — как бы между прочим заметил я.

— Есть не нарваться! — в один голос гаркнули все пятеро и быстро потащили кадку к воротам.

Только они достигли ворот, как обе огромные деревянные створки распахнулись и во дворе красными языками пламени заалели генеральские лампасы.

Группу генералов и офицеров возглавлял низкий плотный седоволосый генерал-лейтенант. Это был известный командир прославленного гвардейского соединения Хижняк. При нем находились: его заместитель генерал Евстигнеев, командир нашей дивизии генерал Пудовкин, начальник штаба Хижняка генерал Воропаев и несколько полковников. Пудовкин, очевидно, встретил их по дороге и из вежливости вернулся.

Хижняк был храбрым генералом. Способностями стратега он не блистал и уровень его образования оставлял желать лучшего, но благодаря жизненному опыту, знанию военного дела, старанию и усердию приобрел имя известного военачальника.

К нему обращались с почтением и уважали еще и потому, что во время гражданской войны он сражался плечом к плечу со многими прославленными полководцами. Отнюдь не последнюю роль играл и тот факт, что он был знаком с членом Военного совета фронта…

— Это что еще за чертовщина, а?

Все замерли. Ответа не последовало.

Я тоже стоял, вытянувшись в струнку, стараясь, правда, не попадаться Хижняку на глаза, так как знал, что он меня не любил. Нужно признаться, что и мне не по сердцу был этот своевольный генерал, похожий скорее на старого унтер-офицера, нежели на современного военачальника.

— Вы что, не слышите? — Хижняк обвел взглядом присутствующих, и его серые глаза остановились на Бушневе. — Вот ты, кто ты такой и куда ее тащишь?

Бушнев по всей форме представился Хижняку.

— Что это?

— Пальма, товарищ генерал-лейтенант!

— Чего, чего?..

— Субтропическое растение, — пояснил Бушнев.

— Тропики, зубтропики… — усмехнулся генерал. — Сам ты растение, а это — живое существо! Понял?

— Понял, товарищ генерал-лейтенант!

— Подожди, подожди… — пытался что-то вспомнить генерал. — Не ты ли тот пройдоха, который задурил моего интенданта и все подарки в свою часть уволок?

— Я самый и есть, товарищ генерал-лейтенант.

— Так, так, ловкач, а что же потом было?

— Потом?.. Товарищ генерал, вы же сами говорите, что победителей не судят!

— Вы посмотрите только на этого сукиного сына! — добродушно улыбнулся генерал. — Теперь и этот, как бишь его… зубтропик в свою часть тащишь, да?

— Приказано ее выбросить.

— Что, что?..

— Выбросить приказано, товарищ генерал-лейтенант!

— Что за ерунду ты порешь? Куда выбросить, болван?

— На свалку, товарищ генерал-лейтенант.

— На свалку?! Да вы что, с ума посходили?! На свалку того выбросить надо, кто такой дурацкий приказ дал!.. — Налившиеся кровью глаза генерала метали молнии. — Какой осел это приказал? — загремел он, обводя нас гневным взглядом.

— Заместитель командира батареи старший лейтенант Иовчук! — храбро ответил Селиванов.

— Сию минуту сюда этого выродка… это козлиное отродье!..

Выполнять приказ побежал молоденький лейтенант, адъютант командира корпуса.

Генерал достал матерчатый кисет и стал сворачивать самокрутку. Он не признавал папирос и курил солдатскую махорку, чем втайне немного гордился.

Огрубевшими пальцами он с трудом свернул цигарку, но теперь не мог прикурить от зажигалки: то она отказывала, то пламя тушил ветер. Тогда Пудовкин зажег свою и, прищелкнув каблуками, поднес ее генералу.

Хижняк прикурил, кивнул в знак благодарности.

Мы все продолжали стоять по стойке «смирно» и ждали распоряжений генерала.

— Товарищ генерал-лейтенант!.. — выпалил запыхавшийся от бега старший лейтенант Иовчук.

— Тс-с! — махнул на него рукой нахмурившийся генерал.

— Почему выбрасываете этот… тропик?

— По приказанию командира артиллерийского дивизиона майора Хведурели! — отчеканил старший лейтенант.

Генерал посмотрел на меня так, словно только сию минуту заметил, и, наверное, решил, что наступил самый удобный момент со мной рассчитаться. Он сделал два шага по направлению ко мне, потом вдруг, будто что-то вспомнив, большим пальцем правой руки зажал ноздрю и громко высморкался, вытер платком руки и сладким вкрадчивым голосом спросил:

— Потому ты и стоял с такой кислой миной, словно в штаны наложил, да? Значит, это твое распоряжение?

— Нет, не мое.

— Ну, ну! Вранья чтоб я не слышал! — пробасил Хижняк.

— Генерал-майор Пудовкин приказал! — сказал я.

От неожиданности Хижняка передернуло. Этого уж он никак не ожидал. С раскрывшимся от удивления ртом он повернулся к Пудовкину.

— Что за чушь он мелет? Это правда ты приказал? — спросил он побагровевшего генерала.

— Товарищ генерал-лейтенант, согласно воинскому уставу, такие зуп… троп… зубтропические растения…

Хижняк, не дослушав его, резко повернулся и, буравя Селиванова взглядом, закричал на него:

— Ты откуда родом, солдат?

— Из Твери, нынче Калинина, товарищ генерал-лейтенант.

— Не думаешь ли ты, дурья твоя голова, что это береза или ясень, что так торопишься выбрасывать? Или это отцовский лапоть? — Он многозначительно посмотрел на Пудовкина.

Все догадались, что Селиванов был здесь сбоку припека: Хижняк нашел выход, как отчитать подчиненного генерала, не унижая его достоинства.

— Разрешите доложить! — вытянулся перед генерал-лейтенантом мой старший лейтенант.

— А тебе еще какого черта надо? — Хижняк бросил на него подозрительный взгляд.

— Товарищ генерал-лейтенант, бойцы нашей части будут вам очень, очень благодарны, если вы вернете нам пальму. Они очень огорчились, что эту зубтропику унесли, и должен доложить, что мы, солдаты, очень, очень…

— Вот видите… — прервал его довольный Хижняк, злорадно поглядывая на Пудовкина и на меня. — Интеллигентская бесхребетность здесь не нужна. Нужно знать сердце солдата, его душу, его психологию, склад характера, наконец! Без этого ничего не получится, и мы будем похожи на того бездельника, который чесал себе… знаете ведь, что чесал?.. Будь у него настоящее дело, он бы этим не занимался. Вот так-то! Настоящее дело делать надо, а не показухой заниматься! Дело во имя победы над врагом, а не дело просто ради дела!.. А ты, старший лейтенант, молодец! Вовремя подметил настроение солдат. Так и нужно, браток! Так! Надо иметь нюх гончей, чтобы чуять солдатскую душу за сто километров, их мысли — за двести, настроение — за триста! Поняли, что я сказал?