Георгий Цицишвили - Любовь поры кровавых дождей

Появление Нины было подобно солнечному лучу, прорезавшему мрак.

При виде ее людям сразу делалось легко и радостно. Встреча с нею так сразу, так внезапно снимала с сердца тоску, что самому становилось странно…

Только не думайте, что Малинина проявляла какой-нибудь интерес к мужчинам, которые юлой вертелись вокруг нее. Нет, она была горда и неприступна, была, пожалуй, даже высокомерна. Она умела так посмотреть на человека своими большими черными глазами из-под тонких с изломом бровей, что самые отъявленные наглецы терялись и робели.

Никто не знал, откуда и как она оказалась на железной дороге.

Мы краем уха слышали лишь то, что мать Нины, профессор Ленинградской консерватории, вместе с другими преподавателями была эвакуирована куда-то в глубокий тыл, не то на Урал, не то в Среднюю Азию.

Не прошло и недели, как наш полк расквартировали в Пупышево, а весь командный состав полка был уже влюблен в Малинину.

Вероятно, дня не проходило без того, чтобы кто-нибудь из них по какой-либо причине не явился на станцию и «случайно» не зашел бы в дежурку.

Таким образом, Малинина, сама того не ведая, сделалась предметом соперничества.

Я не смог бы назвать ни одного человека из командного состава полка, который не старался ей понравиться. Все как один стремились лишний раз повидать ее и, если это было возможно, заговорить с ней.

Ту истину, что природа еще не создавала силы могущественнее, чем сила притяжения женщины, я впервые постиг на примере оператора станции Пупышево.

Батарея полка стояла на позициях. Бойцы и командиры жили в наскоро отрытых землянках, и, хотя орудия еще не прибыли, расчеты занимались боевой подготовкой.

Естественно, мы избегали скопления подразделений. Поэтому мы рассредоточили их по лесной опушке, расположив на довольно большом расстоянии друг от друга. Штаб полка же разместился в окраинных домах дачного поселка. Пустующих зданий в нашем распоряжении было сколько душе угодно, с этой стороны мы не испытывали затруднений.

Я, будучи начальником штаба полка, облюбовал себе чистенький и опрятный деревянный двухкомнатный домик, который раньше предназначался для домашней прислуги какого-то большого сановника. А саму дачу заняли командир полка и три его заместителя.

В один прекрасный день я зашел на станцию, чтобы уточнить прибытие высланных нам артиллерийским заводом орудийных установок и другого боевого снаряжения. Уже прошло порядочное время, как вагоны с нашим добром отправили из Мытищ, и мы ожидали их со дня на день.

Это был мой первый визит к начальнику станции.

Войдя в крохотную дежурку, я очутился лицом к лицу с начальником станции. Он сидел за столом прямо напротив двери этой маленькой комнатки и молча смотрел на меня.

Человек он был сообразительный, живой и, не дав мне даже договорить, толково и обстоятельно объяснил, как обстоит дело.

Занятый разговором с ним, я не сразу заметил женщину, стоявшую перед селектором в углу дежурки. Я оглянулся, услышав женский голос. Она вызывала соседнюю станцию..

Оглянулся и в тот же миг был заворожен ее красотой, она мгновенно ослепила, очаровала меня… Конечно, я сразу же догадался, что это именно та женщина, о которой слышал столько восторженных слов. Мне стало ясно, что она и вправду достойна всякой похвалы и искреннего восхищения; да, восторженные отклики, которые я слышал со всех сторон, были вполне заслужены…

И теперь не знаю, как долго созерцал я высокую, статную женщину в черной юбке и хорошо сшитом темно-сером пиджаке, ее красивый бюст, стройные ноги, всю ее изумительную фигуру, может, несколько более полную, чем следовало бы, но лицо было прекрасно! Подобные лица я видел только лишь на картинках… Длинные волосы были туго схвачены на затылке черной лентой. Черные, как вороново крыло, они стекали ей на спину. Огромные черные глаза в густых ресницах глядели особенно покоряюще из-под разлетевшихся луков-бровей.

Внимательный человек заметил бы в блеске глаз и задумчивость, и печаль, но, что главнее, и ту силу воли, и уверенность в себе, тот внутренний огонь, без чего не может быть ни красоты, ни очарования.

Но наиболее характерным было то, что совершенные черты ее лица словно сливались с необыкновенной жаждой жизни и страстностью. Пожалуй, это я подумал не в первые секунды встречи с ней, а намного позже.

Голос у нее был приятный, произношение отличное. Ее речь и повадка свидетельствовали, что она была плоть от плоти и кость от кости славной довоенной ленинградской интеллигенции, которая так выделялась своей изысканностью, аристократичностью.

Закончив говорить по селектору, она обернулась ко мне, очевидно услышав краем уха мой разговор с начальником:

— Товарищ майор, вас интересует судьба отправленных из Мытищ вагонов?

— Да, уважаемая…

— Нина Сергеевна.

— Да, уважаемая Нина Сергеевна.

— Нам только что сообщили, что предназначенный вам эшелон нынче утром прибыл на станцию Тихвин. Диспетчер сказал, что, как только высвободится паровоз, эшелон отправят сюда. Самое большее через два дня он будет здесь. До вас приходил еще начальник технического снабжения полка, и я ему то же сказала…

Упоминание начальника технического снабжения почему-то неприятно подействовало на меня. Майора Вяткина, рослого, плечистого белокурого красавца с зеленовато-голубыми глазами, несмотря на привлекательную внешность, многие (и среди них я) почему-то недолюбливали. Вероятно, из-за его чрезмерной заносчивости, кичливости и показной деловитости.

Справедливости ради надо сказать, что майор Михаил Вяткин был человеком образованным и не бесталанным. Но бедняга страдал самомнением и себя ставил так высоко, что даже трудно представить. Он говаривал: «Стоит мне раз посмотреть на женщину, и она непременно станет моей».

Чрезмерная уверенность в своих достоинствах делала его холодным и замкнутым. Как все самовлюбленные люди, он не имел друзей, потому старался завязать приятельские отношения то с одним, то с другим.

В какой-то период он пытался подружиться и со мной, но я, недовольный его работой начальника техснабжения, недвусмысленно дал ему понять, что не имею ни малейшего желания водить с ним дружбу, пока он не будет четко выполнять своих обязанностей. Майор был в подчинении у меня как начальника штаба, но по званию мы были равны, и, вероятно, это-то заставило его искать дружбы со мной.

До прихода в полк майор Вяткин работал в одном из управлений штаба армии, но за самовольство и еще какие-то грехи от него там быстро избавились и, понизив в должности, перевели к нам начальником артиллерийско-технического снабжения полка.

Вяткин никак не мог смириться с этим назначением. Строчил бесконечные жалобы на начальника тыла армии и не терял надежды, что в скором будущем его вновь назначат на высокий пост.