Георгий Цицишвили - Любовь поры кровавых дождей

— Что сделаешь, лежа в окопе, когда враг грозит с неба, а у тебя руки коротки, — пробасил второй боец. Это был высокого роста блондин. Он тоже сел в окопе, скрестив ноги, как Будда, и такой же спокойный и величественный, как индусский бог, безмятежно, не торопясь скручивал самокрутку.

Мне стало стыдно за мой грубый окрик. Ведь я был испуган не меньше их. Их минутное замешательство объяснялось не трусостью, но вынужденной пассивностью, бездейственным ожиданием смерти. Если бы враг, зримый и доступный, предстал лицом к лицу, будьте уверены, ни один из них не дрогнул бы, не испытал бы горьких постыдных минут.

И снова мне стало стыдно за свою поспешность. Видимо, кадровые военные, подобно старым педагогам, склонны поучать и наставлять.

— Пусть никто не думает, что ему страх неведом, — глухо, словно про себя, проговорил танкист, — страх живет в сердце каждого, но у одних людей хватает сил его преодолеть, а другие подчиняются ему, и надолго…

Я кивнул головой, потому что был полностью с ним согласен.

«Трус тот, — думал я, — кто не может подавить страх, становится его рабом и теряет голову. А мужество в том и заключается, чтобы заглушить в себе минутную слабость, наперекор всему, совершить смелый поступок».

Ведь и я сам тоже бросился ничком на дно окопа, чтоб не слышать и не видеть, как рвались огромные бомбы, а развороченная земля взметнулась к небу. Кто-нибудь из моих случайных соседей мог очнуться раньше, чем я, и увидеть мое жалкое состояние.

Но что было, то было… А теперь мы втроем, сидя на корточках, с наслаждением дымили.

Гул самолетов постепенно отдалялся, становился глуше.

Вскоре все затихло, лишь изредка кое-где разрывались бомбы замедленного действия.

Ничто не может сравниться с состоянием человека, пережившего смерть. Выбравшись из окопа, мы чувствовали себя так, словно заново родились. Неиспытанная прежде радость овладела всем нашим существом, мы казались себе сильнее, увереннее.

А вокруг творилось что-то невообразимое.

Фугасные бомбы разворотили все окрест. Огромные воронки глубиной в несколько метров перемежались курганами рыхлой земли. Некоторые напоминали маленькие терриконы шахт. В глубоких воронках мог бы уместиться двух-трехэтажный дом.

Тут и там застыли искалеченные машины, трупы солдат.

На месте моей машины под кущей деревьев, где мои спутники держали связь с батареями и штабом, зияла огромная яма… Сердце у меня заныло, точно кто-то сжал его немилосердной рукой.

Я подошел к краю ямы и заглянул внутрь. Дно было залито водой. Откуда здесь столько воды?

В нескольких метрах валялся кожаный телефонный футляр, самого аппарата видно не было. Поодаль брели понурые бойцы, уставившись в землю, словно что-то искали.

Дым и пыль еще не рассеялись окончательно, наверное, потому немцы и не замечали их.

Вот они приблизились. То были телефонисты из моей группы. Одежда разодранная, лица в копоти. На мой немой вопрос сержант Платонов хриплым голосом сказал:

— Майор Щербинский послал нас восстановить поврежденную линию. Самолеты застигли нас в пути… Мы чудом спаслись, но они… — Сержант не договорил и посмотрел в ту сторону, где еще совсем недавно стояла наша штабная машина.

— Что будем делать? — спросил меня его напарник.

Я взял планшет, на бланке рапорта написал Евжирюхину короткую записку и передал солдату. А сержанта попросил пойти со мной во вторую батарею. Мне не терпелось узнать о судьбе наших подразделений.

Боже, что творилось на второй батарее!

Почти половина батареи, двадцать шесть человек, вышла из строя: двадцать два убиты, четверо тяжело ранены, в том числе погибли командир батареи Светловидов, его заместитель, замполит и комвзвода. Трупов не нашли — бомба угодила прямо в командный пункт. Был найден только бинокль командира. Взрывной волной у него отбило окуляры и отбросило далеко в сторону.

Я не знал, кого оплакивать раньше, стоял совершенно растерянный на растерзанной земле и не понимал ни того, что мне говорят, ни того, что отвечал. Не существовало больше моей отважной, любимой второй батареи. Невыносимо было смотреть на поврежденные, разбитые и покореженные орудия.

Первая батарея пострадала меньше: она находилась чуть левее полосы, подвергшейся бомбежке. Здесь было четверо убитых и столько же раненых. Все орудия уцелели. Лишь у одного повреждена угловая гусеница и сорвано переднее колесо лафета. Механик уже колдовал над ним.

Зато были разнесены в щепки все пять машин, батарея потеряла возможность передвижения. В сложившейся обстановке это ничего доброго не предвещало.

Между тем связисты капитана Снегирева меньше чем за час восстановили прерванную линию, и капитан тотчас соединил меня с Яхонтовым.

Подполковник говорил быстро и невнятно. Я ничего не понял из его скороговорки, кроме того, что третья батарея, где он теперь находится, мало пострадала. С четвертой и пятой связь была прервана.

Я велел восстановить ее.

Прошло еще три часа.

Как и следовало ожидать, ровно в три часа снова послышался отдаленный гул. Начинался третий заход вражеских бомбардировщиков.

На сей раз немцы пролетели параллельно передовой линии фронта над «ничейной» полосой, потом неожиданно круто перерезали линию фронта и устремились к нашим позициям.

Если раньше они бомбили нас с большой высоты, не зная наверняка о силе нашей воздушной обороны, то теперь нахально спустились до двух километров от земли.

Головной бомбардировщик, словно на параде, притягивал к себе все взгляды. Следом за ним шли остальные, по три бомбардировщика в каждом ряду.

Затем повторилась картина первых налетов, с той лишь разницей, что снаряды разрывались уже поодаль, в метрах пятистах от нас.

«Хейнкели» бомбили нас так называемым «ковровым методом»: каждый следующий бомбардировщик сбрасывал бомбы чуть впереди предыдущего. Они «расстилали» по земле свой огненный груз так, словно разворачивали свернутый в рулон ослепительный ковер.

Поскольку нашим батареям, оснащенным восьмидесятипятимиллиметровыми зенитными орудиями, было запрещено стрелять по самолетам (я не считал это решение правильным, но был вынужден подчиниться приказу), капитан Снегирев выдвинул свой командный пункт вперед, расположив его на пологом берегу реки.

Неожиданно перед нами появился Чуднов.

— Глядите, глядите, начали атаку! — крикнул вездесущий начальник политотдела, указывая на левый фланг.

И в самом деле, несколько танков, колыхаясь, как раскрытый веер, двигались по направлению к нашим позициям. За ними мы увидели немецких солдат, которые короткими перебежками следовали за танками. Их было очень много.

— Они атакуют и справа!