Александр Воинович - Отель «Парк» [Повесть]

Я пил и снова начинал чувствовать силу. Выпил почти половину. Потом протянул корчагу Черному. Он тоже долго не мог оторваться от нее. Старик не сводил с нас глаз.

— Пейте. Молока хватит. А коли захотите, можно и кислого найти.

Однако мы уже утолили жажду. Чабан был гостеприимен.

Немного погодя он вынес нам крынку кислого молока. Мы накрошили туда прою. И пока мы ели, старик пристально наблюдал за нами. Сидел он чуть в сторонке, держа дубину поблизости. Крынка быстро пустела. Одновременно у нас менялось настроение. Силы возвращались.

— Вы не из города случайно?

— Нет, — ответил Черный, — из Матеевца идем.

Старик прокашлялся и завозился.

— Вечером в городе были взрывы. Интересно, что там произошло? — спросил он.

— Удивляться нечему. Пока немцы здесь, многое может случиться, — объяснил Черный.

— Дьявол с ними! Я от них далеко. Целыми днями одних овец и вижу…

— Не так уж ты далеко. Все мы близко от этой напасти, — ответил Черный.

Собаки успокоились, улеглись в сторонке и смотрели, как мы едим. При каждом взмахе ложки они поворачивали головы, провожая ее взглядом. Оставшийся кусок прои Черный бросил собакам. Один из псов поймал его на лету.

Старик рассказал нам о своем стаде. Он стал чуть помягче. Подозрительность его исчезла. Наконец он пододвинулся к нам вплотную.

Разговор с Черным явно заинтересовал его.

— Что же с нами будет, сынок? — спросил он.

Черный задумался. Видимо, подыскивал слова.

— После зимы весна приходит. Верно, старик?

— Верно.

— Ну а после рабства наступает свобода.

— Несчастная наша свобода! Кто нам ее даст? Вот один мой сынок служил в армии, а теперь в плен попал. Второй еле ноги унес.

Старик разговорился. Он был проницателен и, видимо, многое понимал. Когда он умолк, Черный принялся объяснять:

— Спрашиваешь, кто даст нам свободу? Ее нам никто никогда не давал. Всегда у нас брали. Свободу мы должны добыть себе сами. А сама по себе она не придет. Люди у нас еще есть.

— Побьют нас, сынок, фашисты. Голыми руками ничего не сделаешь.

— Всех не побьют! Весь народ не побьешь!

Старый чабан вздохнул. Кто знает, что ему вспомнилось. Может быть, молодость, войны. Или просто он подумал о кочевой пастушьей жизни.

— Вы еще молоды, ребята. Не знаете, что такое война. Потерянную свободу нелегко воротить.

Черному настроение старика пришлось не по душе.

— Запомни, старик, свобода сама не приходит. Мы должны за нее бороться. И другие нам помогут, если мы сами себе помогать начнем. Русские уже дерутся. А будем сидеть сложа руки — только хозяин переменится.

— Эх, Россия, Россия, — вздохнул старик. Я не понял, что означал его вздох и какую Россию он имел в виду.

Сидели мы долго. С гор потянул свежий ветерок. Как раз то, что было нужно. О плате старик и слышать не хотел.

— У меня такие гости редки, да еще в ночную пору, — сказал он.

Старик попрощался с нами за руку и пожелал счастливого пути. Собаки некоторое время прыгали вокруг нас, потом вернулись назад. Мы обернулись. Посреди загона, глядя нам вслед, стоял старый пастух. Мы махнули ему рукой. Он ответил.

— Забыли дорогу у него спросить, — вспомнил Черный, и мы дружно рассмеялись.

— Почуял старый, что мы знаем, куда надо идти, — ответил я.

Мы спускались по склону. В ночной тишине стрекотали цикады и глухо перезванивались овечьи колокольцы. Черный после долгого молчания сказал:

— Хороший старик.

— Ничего, — согласился я. — Долго вспоминать будем эту ночную встречу и молоко.

Я погрузился в свои думы. Мы спешили к дороге. Жажда нас больше не мучила, но усталость давала о себе знать. Веки тяжелели. Одолевал сон. Колени подгибались. Только вперед! Железная дорога и шоссе — наша следующая цель. Они уже недалеко.

Поезд прогудел где-то под нами. Стук колес словно придал нам силы. Да и близость дороги требовала осторожности. Редкие кусты, через которые мы шли, плохо прикрывали нас.

Вот и насыпь. Черный шел первым, слегка согнувшись, с пистолетом в руке. Вот он пригнулся еще ниже. Долго прислушивался. Потом мы снова двинулись вперед. На опушке, откуда уже хорошо было видно полотно, он замер. Встал на корточки и стал вслушиваться в звуки, доносившиеся справа. Шум нарастал, превращаясь в неясный гул. Из-за поворота к нам мчалась дрезина. Мы легли на землю, притаились в кустах. Не уменьшая скорости, она прогромыхала по направлению к Нишу. Времени на размышления не оставалось. В несколько прыжков мы достигли полотна. Слева и справа пустынно. Мы помчались вперед и в мгновение ока оказались на той стороне. Преодолели еще одну небольшую насыпь. Наконец все осталось позади. Впереди расстилались кукурузные поля и жнивье.

Мы снова тронулись в путь. Надо как можно скорее отойти подальше от дороги.

Летели часы. Мы уже были достаточно далеко от того места, где перешли полотно, и с трудом волочили ноги. Копны снопов, разбросанные по полю, так и манили. Я догнал Черного.

— А что, если немного вздремнуть? — я показал на копны.

Он повернулся. Глаза у него были совсем сонные. Он стал думать. Я продолжал уговаривать его.

— Ладно, — согласился он. — Все равно до рассвета реку не перейти.

Мы развалили копну. Прижавшись друг к другу, попытались заснуть. Тяжелые веки опустились сразу, но сон не приходил. Одолевали мысли. Трудно сказать, сколько длилось это состояние. В конце концов сон взял свое.

Спали мы долго. Я проснулся, разбуженный первыми лучами солнца и негромкими людскими голосами. Не шевелясь, приоткрыл глаза. Солнце ударило прямо в них. Отвернулся. Чей-то говор и непонятный шум заставили меня вздрогнуть. Не за нами ли? Залаяла собака. Это еще больше встревожило меня. Может быть, идут по следу? По телу пробежала дрожь. Рука автоматически потянулась за пистолетом. Черный безмятежно спал. Ему не мешали ни солнце, ни шум. Я слегка приподнялся и посмотрел в ту сторону, откуда доносились лай и голоса. Неподалеку двое крестьян и девушка накладывали на воз снопы. Вокруг них с лаем носилась собака. Они о чем-то толковали и ловко бросали снопы на телегу. Еще несколько «крестов», и они, наверное, подойдут к нам.

Я тихонько толкнул Черного. Но он продолжал спать. Я толкнул чуть посильнее. Он открыл глаза и, не двигаясь, стал прислушиваться. Потом вдруг сразу стал серьезным. Моя улыбка удивила его.

— Мужики снопы возят, — успокоил я его, кивком показывая туда, откуда доносились голоса. Он усмехнулся, зевнул и потянулся, напрягая каждую мышцу своего сильного тела. По лицу его пробежала улыбка, словно он вспомнил о чем-то приятном. Потом снова стал серьезным. Мельком взглянул на меня, хлопнул по плечу и проговорил:

— Мы заслужили этот чудесный отдых. Мне кажется, я ни разу в жизни не спал так сладко.