Эдуард Хруцкий - Граница. Библиотека избранных произведений о советских пограничниках. Том 2

— Отставить огонь! — напрягая жилы на шее, закричал Трофименко.

И, дублируя его команду, ещё громче закричал старшина Гречаников:

— Отставить огонь! Отставить огонь!

Кто-то из пограничников отозвался. «Есть отставить огонь», кто-то молча выполнил команду, поставил оружие на предохранитель. Всё правильно: боеприпасы нужно экономить, пострелять еще придется — и как, а тут ясненько: самокатчики разгромлены, уцелевшие машины — до десятка — всё-таки выбрались из свалки, где просёлком, где по полю отъехали назад, к подходившим колоннам пехоты.

Трофименко предполагал: после происшедшего немцы развернут орудия и миномёты и врежут по высотке, обработают так, что лазаря запоёшь. И — ошибся. Потому что тупая самоуверенность, наглая прямолинейность немцев были поистине поразительны. Они принялись разворачивать в цепи две роты и, пригибаясь во ржи, двинулись к высотке. Атаковать одной пехотой, без артподготовки? Не только наглецы, но и тупицы. Идея «блицкрига» задурила им мозги, ну мы покажем вам «молниеносную» войну. Или считают, что к высотке можно скрыто подойти рожью, по оврагам и затем уж штурмовать? По нашей стрельбе несложно определить, что нас маловато.

— Оказать помощь раненым! — прокричал Трофименко, подумавши: а если их, к счастью, нет, если же есть, так и без его распоряжений окажут те, кто рядом с пострадавшими. Раненые, к несчастью, были: Феликса Гороховского зацепило, отшибло палец, он сам себя перевязывал, и связного из отряда, что так и остался с ними, пуля клюнула в грудь. Трофименко трусцой забежал в окоп к связному — имени, фамилии толком-то не запомнил, — парень сполз на дно, приваливаясь спиной к стенке, пока двое бойцов вспарывали ножами гимнастёрку, обматывали намокающими кровью бинтами мускулистое тело с вытатуированным у сердца орлом, в орла-то и плюнула пуля. Эх ты, связной, не прибился бы к нам — может, и не погиб бы, а теперь шансы твои плохие: грудь вздымается, на губах пузырится розовая пена, белки закатываются. Эх, беда: не жилец ты. Прости. И если умираешь, то чтоб без лишних мучений. Большего пожелать тебе не могу.

Трофименко собирался вернуться в свой командирский окопчик, когда отрядный связной, ставший подчинённым начальника семнадцатой заставы, дёрнулся и уронил голову набок.

— Помер, товарищ лейтенант, — прошептал один из бойцов.

— Что с ним делать, товарищ лейтенант? — спросил другой.

— Хоронить некогда. После закопаем… Опустите ему пока веки. — И, не осмеливаясь присутствовать при этой процедуре, Трофименко шагнул прочь, ощущая, как давит на спину мёртвый, недоуменный взгляд.

Стараясь идти скоро, размашисто и отчего-то спотыкаясь, шаркая, Трофименко вышел в траншею, лицом к востоку: нет, ракет не было. Рано. Эхо перестрелки оттуда, где полк Ружнева, слабое-слабое. Бой стихает или же полк так удалился? Во всяком случае, ракеты красного дыма мы стережём. Ждём их, как говорится, с верой и надеждой. Да дались тебе эти вера и надежда, сказал себе в сердцах Трофименко, перестань краснобайствовать, мобилизуйся к отражению атаки. Две роты — это немало.

— Товарищ лейтенант! Чего-то сигнала нету. — Из стрелковой ячейки высунулся старшина Гречаников, затрудненно ворочая забинтованной шеей, но неунывающий, под бодрящим хмельком.

— Будет, будет сигнал.

— И я то ж толкую хлопчикам: не боись, сигнал нам дадут. Точно говорю?

— Точно, точно, — отмахнулся Трофименко и строго сказал: — При атаке обрати внимание на овраг. Как бы по нему фашисты не просочились к нам в тыл…

— Не просочатся, потому как там ручей. Ножки не пожелают промочить.

— И всё-таки… Станкачу я тоже поставил задачу: прикрывать подступы к оврагу…

С господствующей высотки уже безо всяких окуляров фиксировалось: по ржи, от кромки болота, пробегал ветер, волна за волной, и по ржи, вдоль болота, ломили немцы, цепь за цепью, флангом своим задевая овраг, узкий и темный, но покуда не спускаясь в него. Автоматчики, красные, распаренные, что-то орущие, наугад поливающие перед собой очередями из приставленных к сытым животам «шмайссеров», — похоже, пьяные. Трофименко уже привык к тому, что перед атакой оккупанты поголовно набирались шнапса для храбрости. И действительно, бесстрашно пёрли вперёд, на пулемёты. Впрочем, они и без водки воюют смело. А уж с водкой тем более. Я бы сказал: глупо-смело. Смелость должна быть умной. Для этого потребен ясный разум. У тебя ясный разум? Надеюсь. Опять ты за своё: надеюсь…

Дым стлался над проселком, над полем, и лейтенанту Трофименко вдруг померещилось: он красный, как дым ракеты. Конечно, померещилось, хотя немного смахивает: темно-серый дым как бы подбит с брюха солнечными лучами и пламенем — горели мотоциклы, стога сена, сухостойные одичавшие груши и черешни вдоль просёлка и кое-где рожь на корню. Ладно, о ракетах думать не переставай, но и не переставай думать о том, как выстоять.

Какой ценою? Любой. Вот погиб пограничник-связной, а сколько на заставе погибло двадцать второго июня, сколько в стычках, пока блуждали по лесам? Погиб, не успев повоевать, политрук Андреев Пётр — не хватает его нынче, не хватает. А сколько ещё будет убитых и раненых? Наверное, и его заденет, лейтенанта Трофименко Ивана, хотя удивительно: в стольких передрягах побывал — и ни единой царапины, как заговорённый. Тьфу, типун тебе на язык, не сглазить бы!

Наблюдая за немецкими цепями, машинально отпил из фляги. А вот старшине Гречаникову отпивать уже нечего: фляжка пустая. Гречаников махнул рукой, жест этот обозначал: а, шут с ней, с водкой. Мог обозначать и другое: в бою добуду новую посудину со шнапсом. И добудет. Хотя лучше б добыл «шмайссер» с магазинами. Улучить бы минуту, пошуровать среди самокатчиков. Минуты этой нету, сейчас немцы побегут в атаку.

Но немцы не побежали. Достигнув рубежа атаки, они поползли по-пластунски. Ну что ж, осторожничаете, зато во ржи перепутаете направление, а с высоты мы вас всё одно стебанём. Особенно из пулемётов. Ведь по волнующимся хлебам видно, где ползёт человек, стебли ржи не спасут — да не человека, а фашиста, разница.

Заходясь в нетерпеливой дрожи, ударили «максим» и «дегтярь», ручной пулемёт, вторя пулемётной скороговорке, частили автоматы, вклинивались неторопливые хлопки винтовочных и карабинных выстрелов; с высотки полетели «лимонки», РГД и трофейные ручные гранаты на длинных деревянных рукоятках, — их подобрали после одной из стычек, а свои гранаты, дегтяревские автоматы, патроны к автоматам и к ручнику надыбали на окраине военного городка: там был армейский склад, и не всё растащили, не всё уничтожили, кое-что досталось и заставе лейтенанта Трофименко Ивана…

— Огонь, огонь! — кричал сейчас Трофименко Иван, хотя пограничники прицельно, с толком стреляли и без его повторных команд, по сути ненужных, — нужна была только первая команда: «Огонь!» И она была подана своевременно.